Царь горы - Александр Борисович Кердан Страница 9

А этот Щуплов и его дружки Парфентьев, Губайдуллин и Синицын давно уже на учёте в детской комнате милиции стоят. Держатся в нашей школе только потому, что мы взяли над ними шефство и обязательство к столетию Ленина их перевоспитать и перевести в твёрдые троечники. Знают, что как только я директору расскажу про их художества, тут же загремят в специнтернат для несовершеннолетних преступников!

Он критическим взглядом окинул Борисова:

– В таком виде, Витька, тебе домой нельзя! Родители тут же побегут в школу разбираться… А оно нам зачем? Мы и так уже всё решили!

Борисов покачал головой:

– Не-е… мои не побегут… Отец всё время на службе, а мама как раз сегодня пошла на завод, на работу устраиваться…

– Всё равно, пойдём ко мне. Рубашку твою постираем… – решительно заявил Царедворцев. – Не бойся, у меня тоже сейчас никого дома нет.

Царедворцев жил на улице Сталеваров в пятиэтажном сталинском доме с башенкой.

При входе в подъезд в каморке сидел старенький, сурового вида, вахтёр, которому Царедворцев кивнул, как равному:

– Дмитрий Сергеевич, здравствуйте! Этот мальчик – со мной… Мы вместе учимся…

– Здравствуйте, Николай Васильевич, – поздоровался с Царедворцевым вахтёр, окидывая Борисова цепким взглядом.

«Сейчас спросит, откуда у меня на рубашке кровь, и вызовет милицию…» – встревожился Борисов, прикрыл рукой пятно и громко сказал вахтёру: «Здрасьте!»

Царедворцев повлёк его за собой по лестнице наверх.

Борисов хотел спросить, для чего в подъезде сидит вахтёр и почему он обращается к Коле по имени и отчеству, но постеснялся: «Ещё подумает, что я никогда вахтёров не видал…»

Просторная с высокими потолками четырёхкомнатная квартира Царедворцевых располагалась на третьем этаже.

Царедворцев открыл дверь.

– Витька, не разувайся! Айда сразу в ванную, – предупредил он и первым двинулся по длинному коридору, застеленному ковровой дорожкой, на ходу поясняя: – Это у нас – зал. Это – комната родителей. Это – столовая, а это – моя. Но ко мне заглянем после, а сейчас займёмся тобой!

Ванная комната располагалась отдельно и была от пола до потолка выложена разноцветной керамической плиткой.

– Раздевайся! – распорядился Царедворцев.

Борисов послушно снял пиджак, галстук и рубаху.

– Вот тебе – мыло, вот – таз. Здесь – горячая вода, здесь – холодная. Кровь нужно сперва застирать холодной… – добавил Царедворцев с видом знатока. – Потом повесишь на сушилку – быстро высохнет. Давай, Витька, действуй! А я пока чайник поставлю…

Пока сохли постиранные рубаха и галстук, они в столовой за большим столом, покрытым накрахмаленной белой скатертью, пили чай с вишнёвым вареньем и рассыпчатым домашним печеньем.

– Вкусное печенье Елизавета Михайловна печёт! – довольно сказал Царедворцев. – Она у нас мастерица на все руки. Раньше в ресторане «Южный Урал» работала поваром, а мама её к нам переманила.

Борисов, уплетая печенье за обе щёки, снова постеснялся спросить, кто такая Елизавета Михайловна и зачем маме Царедворцева надо было её к себе переманивать.

После чаепития прошли в комнату Коли.

Обилие книг в застеклённых шкафах, чёрное матовое пианино у стены, над кроватью картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» – всё показалось Борисову необычным.

Он любил читать, а у Коли на полках теснились собрания сочинений Дюма, Жюль Верна, Конан Дойля, Стивенсона, Майн Рида…

– Ты всё прочитал? – с восхищением глядя на эти сокровища, спросил Борисов. – У нас, в Шадринске, в гарнизонной библиотеке за этими книгами целая очередь выстраивалась!

– Ещё не всё! Но обязательно прочитаю! Сейчас вот «Прерию» Фенимора Купера заканчиваю… Читал?

– Нет, только «Последнего из могикан» и «Зверобоя»…

– Я тебе дам почитать, – пообещал Царедворцев. – А фильмы с Гойко Митичем смотрел: «След сокола» и «Белые волки»?

– Конечно, смотрел! И «Верная рука – друг индейцев». Это мой любимый!

Оказалось, что у них интересы одни и те же – борьба краснокожих воинов со злыми «бледнолицыми собаками».

Они ещё долго говорили про отважных, благородных индейцев Виннету и Чингачгука, про коварных ковбоев и алчных бушхедеров, про то, из чего лучше делать лук и стрелы, как правильно метать томагавк и снимать с врага скальп…

– Если бы я жил в то время, обязательно пошёл бы воевать за краснокожих, только пока не решил, в какое племя идти – в делавары или сиу! – признался Борисов. – Ведь нельзя же, чтобы подлые бледнолицые так издевались над людьми…

Он вдруг вспомнил про Щуплова и его шайку, потрогал распухший нос и представил, как снимает со второгодника скальп…

– Не бойся, Витька, тебя больше никто не тронет! Мы теперь в одном племени – ты и я! – с горящими глазами сказал Царедворцев.

Он пошёл посмотреть, высохли ли рубашка и галстук, а Борисов, радуясь, что нашёл себе такого замечательного друга, продолжал разглядывать книги.

На одной из полок за стеклом стояла цветная фотография. На ней был запечатлён крепкий мужчина с алой лентой через плечо, с орденами Ленина и Трудового Красного Знамени и со Звездой Героя Социалистического Труда. Лицо мужчины показалось Борисову знакомым, как будто он раньше видел его по телевизору.

– А это кто, Коля, с наградами? – спросил он, указывая на фото, когда Царедворцев вернулся с рубашкой и галстуком.

– Мой отец, Василий Иванович, – гордо сказал Царедворцев.

2

Минувшие события в жизни человека, подобно камню на дне под слоем ила и песка, со временем становятся незаметными. Но стоит обернуться назад, и прошлое оживает, будто камень только что брошен и от него по воде расходятся круги…

Едва припомнил Борисов, как началась его дружба с Царедворцевым, так перед ним, словно картинки в фильмоскопе, стали разворачиваться, сменяя друг друга, фрагменты школьного детства, необычайно яркие и чёткие, как будто это случилось только вчера.

…Отношения у Борисова в школе со всеми одноклассниками наладились. И Щуплов с дружками стали относиться к нему вполне терпимо и даже с некоторым уважением: Борисов давал списать домашнее задание, мог подсказать на уроке ответ на сложный вопрос.

Через полгода Борисова выбрали в совет пионерской дружины, где председательствовал Коля Царедворцев.

Коля пользовался непререкаемым авторитетом не только среди ровесников, но и у старшеклассников.

Конечно, определённую роль в этом играл Колин отец – Василий Иванович Царедворцев, Герой Социалистического труда и почётный металлург.

В годы войны Василий Царедворцев трудился на металлургическом комбинате простым сталеваром, из месяца в месяц перевыполнял нормы выработки и за трудовые подвиги получил из рук Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина высшую награду страны. В послевоенные годы его направили на учёбу в Москву. После окончания института он стал мастером, затем – начальником цеха и заместителем директора родного комбината. А недавно Колиного отца избрали вторым секретарём обкома партии. Ему предложили квартиру в центре города, в обкомовском доме, но он предпочёл остаться жить в Металлургическом районе.

Потому-то Коля Царедворцев, будучи сыном