Прощание с родителями - Петер Вайсс Страница 7

подошел к комоду и взял круглый, белый, отшлифованный морем камень, который она там хранила, обхватил его ладонью, подержал, ощутил наполненную камнем ладонь и попросил Аугусте поставить пластинку. Аугусте ключом отомкнула музыкальную шкатулку. Пока дырявая, зазубренная жестяная пластина исторгала чинную, прерывистую мелодию, Аугусте сидела на краю кровати в фиолетовой нижней юбке, сложив на коленях покрытые венами руки, и в открытое окно я слышал далекий стук колес поезда и голоса играющих в саду. Из комнаты Аугусте было два шага до чердака, большого пространства, подпираемого деревянными балками, в котором неподвижно стояла жара, а пол под круглыми окнами на фронтоне островерхой крыши был весь усыпан мертвыми осами. Мое изгнание, начавшееся в садовой беседке, продолжилось на этом чердаке. Охваченный сладострастием тайного поиска, я открывал чемоданы и сундуки, в которых хранились вещи из прошлого моих родителей. Я вынимал светло-серый мундир, его отец носил в войну, я раскладывал мундир на полу, клал рядом саблю, саблю с серебряной кистью на головке эфеса, и подзорную трубу, которая была с ним в сражении, где его ранило, и которая, согласно легенде, спасла ему жизнь. Винт наведения был расплющен, он ослабил удар пули, попавшей в тело. На кожаном чехле были дыры с черным краем от снаряда. Рядом с мундиром отца я положил дорогое платье матери, веер из страусиных перьев, жемчужное головное украшение. Это была реконструкция доисторического момента. Полный беспокойства и напряжения, я пытался узнать что-нибудь о своем происхождении. Об отце я не знал ничего. Самым сильным впечатлением о его сущности было его отсутствие. О его прошлом я узнал тогда совсем немного. У деда была длинная белая борода, сказал он однажды. Или: я с молодых лет занимался предпринимательством и кормил семью. В редкие часы взаимопонимания, в воскресенье или в сочельник, он мог рассказать, что раньше, когда я был маленьким, я скакал у него на колене, как на лошади, и что я всегда снова хотел услышать историю, которую он при этом рассказывал, и теперь, играя на чердаке его саблей, я распевал про себя эту историю, жил однажды мальчик, взобрался он на яблоню, но тут пришел человек с большой саблей и закричал, ну-ка с яблони — бух! И мальчик тут же с яблони бух! Еще сохранялось воспоминание, как в те незапамятные времена колено уходило в сторону, и как я проваливался в бездну, а руки отца меня держали. Про мать я знал, что до замужества она была актрисой. Платья в чемоданах относились к тому времени, и шкатулки переполнены были фотографиями, где она была то египетской принцессой, то аббатисой, то цыганкой, то греческой жрицей. На другом фото она была с моими сводными братьями и с первым мужем, у которого были большие встопорщенные усы. Неясные намеки выставляли его в моих глазах насильником и совратителем юных девушек. Он был похож на отца моей матери с другого фото. Этот отец за столом обычно клал рядом с собой кнут для собак, которым учил своих шестерых дочерей, обязанных во время еды держать подмышками газеты, чтобы освоить идеальную выправку, и стегал их по голове. Я благодарна ему за это строгое воспитание, говорила мать, оно сделало меня сильной. Из фрагментов, найденных на чердаке, я сложил семейную историю. Вот отец снят на борту корабля во время экваториального крещения, в ходе плавания в Южную Америку, вот фото помолвки, отец в мундире, рука об руку с матерью, он щуплый, хрупкого сложения, она крупная и осанистая, платье в пол. Историю их первой встречи мать рассказывала с удовольствием, это был романс о маленьком лейтенанте, который стал ухаживать за знаменитой артисткой, осыпал ее цветами и, наконец, завоевал. Это был смутный рассказ, такой же смутный, как сегодня, когда я сижу над спасенными от уничтожения клочками писем родителей. Почему мать бросила театр. Не в том ли причина ее неуравновешенности, что она лишилась главной сферы своей деятельности. Мир театра ей разонравился, говорила она, все там было слишком свободно, жизнь слишком непостоянная. Сияние и пафос она создавала дома, много гостей, излишества, дорогие наряды, все это служило заменой утраченных ролей на сцене. Сегодня к изысканиям на чердаке добавляется письмо от отца к матери, перед боем, в котором его ранило в живот. Содержание письма, Закликув, 5 июля 1915. На случай, если жизнь моя прервется на поле боя, прошу человека, который меня найдет, срочно доставить вложенное письмо г-же XX, далее, ее же оповестить по телеграфу о моей смерти. Кольцо с пальца отправить ей же, г-же XX, как и все мои бумаги. Остальные предметы, как то белье, одежда, снаряжение, могут быть переданы боевым товарищам, которые в них нуждаются. Оставшиеся наличные деньги (за вычетом суммы за доставку и депешу) также следует распределить между товарищами. По возможности также уведомить вышеупомянутое лицо о местоположении моей могилы. Я многократно благодарю за труды касательно улаживания моих обстоятельств, причиною которых я явился. Тут же письмо к моей матери. Самым моим заветным желанием было вернуться домой с этой войны, домой к тебе, любовь моя. Если не посчастливилось мне еще раз увидеть тебя, то пусть строки, которые я пишу перед боем, будут тебе последним приветом. Мне тяжело привыкнуть к мысли, что больше не суждено увидеть и почувствовать любимые глаза и губы и что твои руки больше не обовьются вокруг меня. Если бы я еще был, твоя жизнь только бы началась, я бы такую жизнь тебе обеспечил, о какой ты и не мечтала, да и моя бы только началась. Завещание, копия которого у тебя есть, находится у адвоката Т. Проследи, пожалуйста, за тем, чтобы был сведен баланс у М., и еще хочу сказать тебе, что моя, а значит, и моих наследников доля прибыли в деле сохраняется еще в течение года. Все вещи у меня в квартире в твоем распоряжении. И кольцо, твой подарок, надеюсь, дойдет до тебя. Никогда никому его не передавай. Ну, прощай, любовь моя, целую тебя до последнего вздоха. При чтении этого письма просыпаются ночные шорохи детства, когда я не спал и ухом прижимался к стене, чтобы хоть что-нибудь понять из дальнего бормотания родительских голосов. Это подслушивание, это прощупывание и отыскивание, это укромное сидение, притаившись на чердаке. Поле боя. Стрекот пулемета. Отец в окопе. Окровавленное тело отца, его стоны, он среди других раненых в лазарете. А потом явление матери. Она находит его в этом лазарете, в переполненном, зловонном зале, где он лежит, истекая кровью. Она