Проклятая квартира - Светлана Игоревна Бестужева-Лада Страница 66

восторге. Подруги Никиты менялись чуть ли не еженедельно, причем критерий отбора был достаточно загадочен. Изысканную интеллектуалку-филолога сменяла приемщица из районной прачечной, а среди бела дня, дыша духами и туманами, на пару часов заезжала роскошно одетая и увешанная драгоценностями дама со смутно знакомым по теле- и киноэкрану лицом. Телефон звонил практически круглосуточно, причем отличить деловые звонки от личных было невозможно. В общем, жизнь била ключом.

— Никита, — спросила я как-то своего беспокойного соседа, — скажи мне все-таки, зачем тебе столько женщин? Ты что, решил побить рекорд Казановы? Или это у тебя спорт такой?

Ответ оказался несколько неожиданным:

— Милая моя, рекорд Казановы я, как ты изволишь выражаться, «побил» давным-давно. У меня в жизни было уже больше тысячи женщин. И, надеюсь, будет еще несколько… десятков.

— Зачем столько?

Никита был в прекрасном настроении: то ли какая-то сделка удалась, то ли удалось без особых хлопот избавиться от очередной партнерши. И поэтому был разговорчив больше, чем обычно.

— Видишь ли, девочка, для меня интересен сам факт победы. И чем неприступнее кажется женщина, тем слаще миг торжества. Дай мне двадцать четыре часа и возможность уединиться — и любая, понимаешь, любая будет моей. И никогда от меня не уйдет, если я сам этого не захочу…

— Значит, ты хотел избавиться от Иры?

— Скажем так: я ее не удерживал. Во многих отношениях она меня устраивала, но это ее навязчивое желание во что бы то ни стало уехать из прекрасной квартиры в центре, в общем-то, раздражало. А со временем я здесь устрою квартирку по европейским стандартам: со спальней, кабинетом, столовой, гостиной, спальней для гостей. Кухню отделаю, как картинку, ванную комнату переоборудую. Дворец!

— А мы с Лидией Эдуардовной?

Никита слегка замялся. Я поднажала:

— Ну «баронесса», допустим, может не дожить до этого светлого будущего. Но я-то, скорее всего, доживу. И — что?

— Ну ты же в какой-то степени мой секретарь… И есть комната в квартире… поменьше, чем эта твоя, конечно, но зато практически с отдельным выходом…

— Ты имеешь в виду бывшую комнату для прислуги? То есть нынешнюю кладовку?

— Но ты же будешь там только спать. А работать — в кабинете. В общем, мы же не сегодня этот вопрос будем решать. И вообще, сегодня у меня одна встреча… Я как раз хотел тебя попросить. Мне нужно отбежать на пару часов, а должна позвонить одна женщина…

— Только одна? Что-то мало для одного дня.

— Не вредничай, пожалуйста. Может, их десяток позвонит, но одна из них обещала сегодня прийти ко мне в гости. Ее зовут Наташей, Натальей Алексеевной. Скажи ей, что я с пяти вечера буду ее ждать, что я все дела отложил…

— Даже по контрразведке? — съехидничала я.

— Я же сказал: все дела! А для остальных я на срочном задании и раньше завтрашнего вечера меня не будет. Чтобы не трезвонили понапрасну.

— Двадцать четыре часа и возможность уединиться?

— Вот именно. Я ее целый месяц обхаживаю.

— Красавица?

— Увидишь. Ее называют «Снежной королевой» или «Миледи». За три года работы никому не позволила кончики пальцев поцеловать…

— Сладость неприступности?

— Ну ты же умница, Регина. Все понимаешь.

Никита убежал по своим делам, а я осталась отвечать на телефонные звонки и с длинным списком других поручений: найти в газете нужную статью, перепечатать набело пару страниц, перевести свою «норму» для научного журнала.

Голос «Снежной королевы» «вычислила» как-то сразу. Надменный, но с оттенком паники, как если бы женщина делала что-то опасное, непривычное, но пыталась убедить самое себя, что все в порядке, просто деловой звонок знакомому человеку.

— Никиты Сергеевича сейчас нет дома, — вежливо ответила я. — А кто его спрашивает?

— Наталья Алексеевна, — оттенок паники в голосе стал яснее, но и надменность соответственно увеличилась.

— Он просил вам передать, что с пяти часов ждет вас и отложил все дела.

— С пяти?

— Что-нибудь не так? — спросила я, глянув на будильник. Было ровно четыре.

— Просто оказалась рядом и думала… В общем, еще позвоню.

— Лучше заходите и дождитесь здесь. Сегодня холодно?

— Да… Нет… Не знаю. Но это же неудобно!

— Неудобно болтаться час по улицам. Заходите, попьем чаю, побеседуем…

— А вы его?..

— Нет, не жена, — рассмеялась я. — Соседка и секретарь по совместительству. Сами увидите.

Через минуту раздался звонок в дверь. «Она от подъезда, что ли, звонила?» — удивилась я и отправилась отпирать дверь. Но это оказалась не таинственная незнакомка, а Слава.

— Сам-то дома? — спросил он, поздоровавшись.

— И самого нет, и дама сейчас пожалует, так что заходи, поможешь вести светскую беседу.

— Лучше бы с тобой одной посидеть. Или вообще пойду, если у Никиты свидание. Помешаю.

— Да она, может, и не придет, какая-то пугливая.

Слава по-хозяйски направился на кухню, поставил чайник на плиту и стал готовить какую-то закуску. Очевидно, опять что-то произошло у него в семье, а в таких случаях он «просил политического убежища» у Никиты. И когда почти все было готово, в дверь робко позвонили.

— Сам открою, — поднялся Слава. — Отдыхай.

Но меня распирало от любопытства, и я выехала в коридор следом за Славой. Там стояла худенькая женщина, среднего роста, в черном пальто и черном же бархатном берете. Она смотрела на Славу с тем же смешанным выражением надменности и испуга, которые были и в ее голосе. А когда перевела взгляд на меня, то я ахнула:

— Наташа! Наташа Трегубова из девятого «А»! Ты меня не узнаешь?

— Регина? Господи, теперь узнала, конечно. Двадцать лет прошло… То-то мне номер телефона показался знакомым. Как же тесен мир!

— Ну, не зря, значит, я тебя пригласила зайти. Да, познакомьтесь: Наталья Алексеевна — Станислав… ха, Алексеевич!

— Нет уж, никаких отчеств! А то потом до скончания века так и будем церемонии разводить! — возмутился Слава. — Вы вместе с Региной в школе учились, Наташа, да? Да вы снимайте пальто, проходите, мы как раз собирались чай пить. А то вы вся дрожите.

Наташу действительно била дрожь, но не от холода, а от волнения. Первый раз в жизни она по собственной воле ввязывалась в какой-то сомнительный роман. Хотя о собственной воле можно было говорить с большой натяжкой. Никита ворвался в ее жизнь, размеренную, отлаженную, без особых страстей и горестей, как торпеда в бок пассажирского судна. Месяц назад ей, старшему преподавателю на кафедре истории одного из московских вузов, замужней женщине, матери четырнадцатилетней дочери, и в голову не могло прийти, что она будет после работы встречаться с мужчиной, старше ее на пятнадцать лет, ждать его звонков, непрестанно о нем думать. И бороться с