Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный Страница 59

нас, уже новый, специально прибывший для конвоирования задержанного полицейский – выводит Александра. тот напоследок просит запустить его в туалет, и мы, спускаясь с покосившейся лестницы, словно в тюремный уже туалет заглядываем невольно – он там в наручниках изловчается отлить, пока у дверей его караулит конвойный. знакомый туалет становится мгновенно частью другого, надвинувшегося казённого пространства.

возвращаемся с Александэром с такими же лицами, какое обычно было у Романа Сечина после его перекура – я сидел за нынешним своим местом у окна, а он словно тучу всего выкуренного, мрачную и безысходную, вносил с собой к столу у двери. и через буквы, абзацы «проливал» в свою прозу – сперва рукописную, но потом и ноутбучную, когда разбогател на гонорарах «Эксмо».

долго запивали мы чаем с лимоном горечь всего воспринятого в качестве понятых. по двум бульварам, Цветному и Петровскому шёл я, сдувая на весеннем ветру впечатления понятого, словно тот кирпичного цвета порошок – к садику детей красных командиров шагал, нагоняя своё семейное время, наш нежный режим…

но чем кончилась эта история?

Александра через неделю выпустили – выяснилось, что услуги и деятельность конторки были законными. а весь спектакль «спящей ячейки ДПНИ» с Петровки-38 – прошёл впустую.

интересно, описанные купюры (там тысяч пятьдесят было, не меньше, для любого в «ЛитРоссии» – не зарплата, а мечта) гневно-честные опера вернули «афганцу»? об этом история умалчивает…

только вот в прежнее своё жилище на Цветном конторка «Новогиреево» уже не вернулась, сковырнули их оттуда конкуренты – план-минимум реализовали. может, и опера не остались в накладе?

Повести

Все мои пионерлагеря

подступиться к ним можно лишь с самого начала, то есть от точки отправки в каждый из них начиная вспоминать. никакого расстояния временного – вот-вот вывернется слеза, но та самая, из первого пионерлагеря, «Восток-1». да-да: уезжали мы красиво в солнечный летний день, чередою обычных рейсовых, бело-красных, но для такого случая мобилизованных, автобусов-ЛИАЗов от Библиотеки имени Ленина. уселись на стороне библиотеки, пока родители махали нам, развернулись у Манежа, и торжественно понеслись под охраной гаишников по Калининскому проспекту, а потом по Садовому кольцу и Ярославскому шоссе, мне ещё не знакомому (только на электричках ездили на съёмные дачи). миг пространственного «заякоревания» для меня настал в деревне Кощейково – детишки, едущие туда не в первый раз, утверждали, что в башне (какой-то локаторно-связной, красно-бело-полосатой и с круглыми таинственными окнами, высокой) тут живёт Кощей. Кощей нашего времени, электронный…

приезд в лагерь – тоже радостен, потому что движение, организация… мой красный чемоданчик, с написанным на кусочке перфокарты через трафарет именем и фамилией на торце (дома, аккуратно, с помощью мамы, но сам, шариковой школьной ручкой штриховал) пришлось сдать в лагерную камеру хранения, такой специальный сарай на полпути от въездной аллеи к столовой… и – как будто там и оставил свой дом, запахи его. взяли только щётки зубные, мыльницы, ну и немногочисленное прочее, личную собственность для тумбочек. пошли расселяться по корпусам: тихий час. большущая палата в изящном зелёном корпусе с высокими окнами пахнула детсадовским, родным, но и чужим, здешним, деревянным. уже постелено, надо ложиться. мне досталась вторая слева, от стены кровать, головой к окну.

обычно днём, с детсада как раз повелось – не спал. лежал и наблюдал на закрытых веках движение обоев и прочих контролируемых рисунков. а тут всё же вздремнул, потерялся, и, наверное, зря. потому что когда проснулся, уже витавшая в атмосфере палаты детская тоска – ухватила и меня. все обнаружили себя вне домашних координат и уютов. лёжа на своих непривычных пружинных матрасах, некоторые пацанята всхлипывали – словно за окном капало с крыши… ощутил себя вселенски одиноким и я.

что в сравнении с этим тюрьма?!. миг такого коллективного одиночества не пережить в одиночной камере. перевсхлипывались со своих кроваток пионеры лагеря с гордым именем космического корабля-первопроходца, процесс сей нарастал, и хоть я вслух не слезился, но тоже обнаружил глаза на мокром месте. однако вскоре нас увлёк круговорот лагерной жизни, и тихого часа всхлипов не повторилось – разве что немного на следующее утро. но – уже прошли этот шлюз, этот неминуемый пионерский рубеж. возмужали. вторая смена…

лето дождливым вышло. сидели, в основном, по корпусам в игровых комнатах, писали письма домой, и в них изливалась такая необъятная тоска по родителям, по дачам, что даже цифры индекса казались родными. когда переписывали мы с заготовок домашних, родительских свои адреса, то и индексы учились выводить ровно: сто три два ноля шесть, Москва, Свердловский район, Каретный Ряд… и благодаря лагерному фольклору приписывали смешные «крылышки» крест-накрест, уже после заклеивания конверта: «лети с приветом, вернись с ответом». что-то для писем подсказывали пионервожатые – девушки, невысокая весёлая кудрявая блондинка Света и грустная красавица-брюнетка Наташа. одна девочка из нашего отряда, из девичьей половины корпуса звала её «мама-Наташа», другие тоже пытались пристроиться звать мамой – но она-то была действительно её дочерью. а Наташа – мамой-одиночкой, с грустной длинною косой…

не помню даже построений и линеек – всё смыли тогда же дожди. играли на «усиленной» детской площадке с железными горками между корпусов – где я под серым небом фантазировал, что уже тут бывал средь деревянных сих строений, но когда был постарше, «в предыдущих жизнях». потихоньку общались, но друзьями близкими не обзаводились. в столовой – новшество, каша «Артек», которую есть не очень хотелось. бодрость старожилов лагеря, которых родители сюда засылали на всё лето, вдохновляла. прогуливались по аллеям в сторону стадиона и дальнейшего леса, меж корпусов старших отрядов, изучали у столовой распорядок дня на большущем плакате и ожидаемые кинофильмы: ничего себе, подъём в семь!

пришла пора записываться в кружки, но рвения не проявил – в моделирование, ближайший к нашему корпус, перебор. а вот на хореографию, зачем-то проговорившись, что тётушка моя балетмейстер, записался. главным плюсом было то, что занятия во время тихого часа. серое здание новой деревенской школы с большущим спортзалом – напоминающее чем-то школу из «Приключений Электроника», загибистое, но поугрюмее, должно было впустить нас. школа – сразу через дорогу от ворот нашего лагеря (дорогу, уходящую к лесу и куда-то вправо). пока пожилая, но энергичная хореографша бегала по школе за ключами, я глядел в сторону деревни, через поля под хмурыми небесами… а там, за лесами с другой стороны школы, куда уходит дорога – обещали нам, как распогодится, игру-вылазку «Зарницу»…

гоняла нас товарищ хореограф неистово весь час и даже дольше тихого часа – а мы-то