Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный Страница 54

я ощутил непередаваемо классовое желание. пропырять каждое это древнее мясо на картинах – штыком, желательно ещё и с проворотом, и поддеть, чтоб с рамой грохнулась. вот так, как делали разоряющие поместья безземельные крестьяне и революционные матросы-анархисты в 1917-м (для которых потом Н.Н.Купреянов по заказу Луначарского нарисовал плакат «Граждане, берегите памятники культуры») – со всей яростью, какая только может быть у задушенного царизмом, буржуазией, кулачеством и дворянством народа. ведь это не просто «буржуазное искусство», оно только кучкуется возле «национального возрождения», которое по сути – сепаратизм и вырождение. отрицание «химеры советского народа» как общего пути к коммунизму – и утверждение в нём одного русского (читай: обратного, регрессного вектора, в островной капитализм), вот их конёк, ну а далее и пригодятся все эти иконостасы Вэ Вэ или любой другой главе мафии. был бы правящий класс, а крёстного-то отца всегда выберут…

это в их квартирках – теперь провонявших буквально, теплилось ощущение превосходства классовго ещё до того, как общество «официально» прокляло социализм. это такие вот коллекционеры – самые чудовищные бредни подают как предания старины глубокой, не оставляя ни одного героя Эпохи на прежнем месте. им под силу их «двигать», потому что в их индивидуально-элитном сознании этот сдвиг давно произошёл. их элитность лишь сменила обложку – но именно под этой обложкой они и провоняли идеологически.

я не продержался там дольше двадцати минут, вышел по этикету, напоследок заметив ещё и какой-то на белом фоне супрематизм на стене, который украсил бы офис на Уолл-стрит. тоже, небось, миллионы, вот только – как отчистить от вони… выбежал в вечер, и воздух бульвара счёл уже воздухом революции. шёл и хвалил себя за желание разделаться с будущими картинами Государства штыком… хотя, разделаться надо прежде с государством-мутантом, само собой.

Случай в редакции

(очерк)

так рано в редакции я оказываюсь по средам без особой надобности. то есть вообще без всякой внешней надобности, поскольку день это практически свободный. а вчера был подписной – и я же традиционно отвёз «газету» в типографию на Беговую…

с проходной позвонил в цех, постоял на первом этаже «Красной звезды», оценил как тут поливают цветы и фотоподборку довоенную и военную, скоро же 9 мая. передал пакет документов (это и есть «газета» – в том бюрократическом смысле, который от меня сокрыт, а макет её пересылается электронным образом). часто из цеха приходит не сама бухгалтерского вида тётушка «экспедиция», а любой рабочий, иногда вдвое младше меня – отчуждённо берёт документы, а я провожаю его взглядом от турникета, перевожу с затылка гонца взгляд на серые квадратные часы в торце проходной и понимаю, что в детский садик ещё успеваю. надо же забрать оттуда махонького человека – а делать это лучше в половину шестого или в крайнем уж случае без пяти шесть, прямо с прогулки и строго до ужина (там молочные продукты чаще всего и сдоба, а ей всего этого нельзя). сам помню, как тревожно становилось, если с прогулки уводят обратно в сад, а не родители домой – только у меня сад был во дворе дома, а тут с Петровского бульвара идти ещё на Каретный… всё впритык, но это и приятно: папа работает, папа спешит, встречая узнающий взгляд серо-зелёных глаз, принося с собой радость старта домой, это тоже столь чётко знакомое, памятное мне «с той стороны» озарение.

двадцать минут на путь от «Беговой» до «Пушкинской» и от выхода из «Чеховской» пешим бульварным броском до садика. на маленькой прогулочной площадке или ещё в раздевалке – забрать. а потом – прогулка домой дворами, иногда и мама нас догоняет или раньше меня уже собирает чадо, а она это делает лучше, тогда нам всем веселее и уютнее. нужно ещё не забыть со шкафчиков детской одежды, как раз почти над нашим грибочком – квитанцию об оплате, и вовремя заплатить, а то зарплаты воспитательницам (полноватой блондинке Ларисе Ивановне и одутловатой брюнетке Галине Петровне) не начислят, у них тут всё строго, как и они сами. особенно Галина Петровна – старая школа. садик основан (некогда с бабушкой моей работавшей) Надеждой Константиновной Крупской – кажется, Галина Петровна с тех пор и работает, когда в реквизированном флигеле («людской») и конюшнях усадьбы Татищева сделали сад для детей красных командиров. конечно же, нет, и Галина Петровна помладше моей мамы будет, но историей своей детсад гордится – на стендах у входа (откуда бы я её узнал?), и воспитывают детишек в правильном направлении…

кто бы рассказал о башнях Кремля и звёздах в их средней группе так, что по весне моё дитя, гуляя со мной, очарованно глядело от книжного магазина «Москва» вниз на Манежную и на Никольскую башню с неподдельным, первооткрывательским интересом? кремлёвские звёзды рубИнят… это они, воспитательницы наши, пропагандистки – скорее всего, Галина Петровна. бывает и сурова, но справедлива всегда: строгая, не цацкается. в них много советского, в Галине Петровне активное (порядок и равенство), в Ларисе Ивановне – пассивное (простоватая приветливость ко всем, никаких привилегий, угощает даже нас, родителей чем-то из ужина, если забираемся последними и остаётся).

а нынешним утром мы традиционно вместе с женой отвели доченьку к восьми, успели попить кофе на Большой Дмитровке в «Му-му», и вот я в редакции на Цветном бульваре – в идеальном для того чтобы заняться прозой состоянии, но с небольшим недосыпом, слегка взболтанным кофейным допингом. никого ожидать в ближайший час не стоит, а сколько бы мы ни шатались по центру – жене надо к девяти направляться на Никольскую в свой Левада-центр, мне – к рабочему файлу романа-эшелона. можно было бы и дома писать, но зачем? парадоксальным образом пишется роман-эшелон, двигается к пятой главе хорошо тут, среди суеты, но и утреннее затишье приятно. начал я его ещё в Томске, и вот второй уж год пошёл работы, с перерывами…

главное – не поддаться кофейной энергорасточительности и сетевой суетливости по мелочам, открыть файл, а там уж всё само собой, с правок начнётся. родные словосочетания за уши притянут к себе, затанцуют дальше… за спиной моей коричневые, болотно-зелёные и синие подшивки «ЛитРоссии» с шестидесятых годов аж – вся эта полувековая толща запечатлённых периодикой недель, томов двадцать, – как бы подталкивает и подглядывает, старыми