Сын - Алехандро Паломас Страница 5

— Мария, мне кажется, этот ребенок чересчур доволен жизнью.

Я воздержалась от комментариев. Почувствовала: если уж Соня обратилась ко мне за помощью — а учителя не обращаются ко мне без веских причин, — значит, и впрямь всерьез обеспокоена.

Соня немедля продолжила:

— Сейчас объясню. У Гилье есть масса объективных причин, чтобы быть трудным ребенком: недавно сменил школу, родители недавно расстались, он водится только с девочками, держится подальше от футбола и вообще любых подвижных игр, очень мало общается с остальными ребятами, и к тому же у него, так сказать… гиперчувствительная натура, и другие иногда чувствуют, что он выламывается из общего ряда, хотя пока не умеют выразить свое ощущение словами… и вдобавок мыслит он нестандартно. Я уж молчу об этой зацикленности на Мэри Поппинс: поначалу она меня умиляла, но со временем стала настораживать.

— Ясно, — сказала я.

— И, вопреки всему этому, ребенок довален жизнью, — подчеркнуто сказала Соня. — Донельзя довален.

— И ты думаешь, он…

— Не знаю, что и подумать, Мария, — не дала она мне договорить. — Знаю лишь то, что мне подсказывает опыт, а опыт подсказывает: внутри Гилье, которого мы видим, прячется другой Гилье, невидимый для нас.

Я всмотрелась в взволнованное лицо Сони. Я видела ее нечасто, но мне казалось, что она переживает беды и радости своих учеников, как собственные, иногда даже слишком горячо — но учителя ее типа просто не могут жить иначе. Порой слишком тетешкаются с учениками, как с родными, — и сами это за собой знают. Но, проработав в этой школе несколько недель, я заметила: наблюдения, которыми Соня делится с другими учителями, никогда не оказываются беспочвенными.

«Донельзя доволен жизнью», — сказала она.

И еще кое-что добавила, и именно эти слова подтолкнули меня к окончательному решению.

— Вот что я думаю, Мария: Гилье — тот Гилье, которого мы видим, — только деталь головоломки, — сказала она с тревогой в глазах. Довольно робко — чуть ли не опасаясь, что я сочту ее полоумной. Чуть ли не шепнула по секрету. — А еще я думаю: за его счастливой улыбкой стоит… какая-то тайна. Потайной колодец, и, возможно, Гилье умоляет нас вытащить его оттуда.

Я не знала, что сказать. Хотела что-то ответить, но тут Соня достала из сумки белый конверт, положила передо мной на стол.

— Вот что я тебе принесла.

Мы переглянулись.

— И что в нем?

Соня отодвинула чашку, облокотилась о стол:

— Рисунки и сочинения Гилье. Упражнения, домашние задания… и так далее.

Я взяла конверт, подержала на весу. Соня накрыла мою руку своей, качнула головой.

— Сейчас необязательно туда заглядывать, — сказала она, отбросила с лица прядь волос, устало вздохнула.

— Как пожелаешь. — Я оставила конверт на столе, включила ноутбук, открыла ежедневник, полистала. — На следующей неделе у меня есть свободный час вечером. Сразу после уроков.

Соня заулыбалась:

— Отлично. Поговорю с его отцом и скажу тебе поточнее.

* * *

В тот же вечер, после ужина, я включила телевизор — посмотреть новости или какой-нибудь сериал, я ведь и сериалы смотрю, но не все и нерегулярно, исключительно чтобы слегка развеяться. Но через несколько минут поняла, что развеяться сегодня не удастся. Разговор с Соней не выходил из головы, и, когда я поставила на стол поднос с остатками ужина, на глазе мне попался конверт, полученный от Соки.

Я уже собиралась выключить свет и лечь спать. Но любопытство пересилило усталость.

Заварила чаю, снова присела на диван, включила радио — на сон грядущий я всегда слушаю классическую музыку. А потом, уютно устроившись между подушек, открыло конверт. Бережно выложила его содержимое на колени, рассортировала: в одну стопку — тетрадные листки, исписанные карандашом, в другую — рисунки, которые Соня уже аккуратно разложила по датам и подшила степлером.

Решила начать с рисунков.

И все поняла.

Глава II. Волшебное слово, тучи в небе и приветливые голоса

Гилье

— Не-ет! Еще разок попробуешь? Ты же вчера все правильно сказала!

Назия вжала голову в плечи и хихикнула, но мне это не понравилось, и она заметила, что мне не понравилось. Она тут же посерьезнела, взяла листок, на который большими буквами переписала слово, и попробовала вновь:

— Шу-пер-ка-фри-ли-хис-то-па-ли-до…шо, — прочитала она по бумажке очень медленно, даже почти пропела. А потом посмотрела на меня и засмеялась, прикрывая рот ладонью, — совсем как ее мама за кассой в мини-маркете.

Мы сделали еще несколько попыток, а потом пошли на кухню и сами себе приготовили поесть, потому что папа был у себя в кабинете, писал маме на компьютере письмо по электронке, а когда папа пишет маме, его нельзя отвлекать, ведь он должен сосредоточиться, чтобы письмо получилось хорошее. За едой мы пересмотрели кусок фильма, когда Мэри Поппинс в парке с ожившими рисунками говорит волшебное слово, и все поют и танцуют все быстрее и быстрее, посмотрели, чтобы Назия все-таки наконец-то это слово выучила.

После школы Назия очень часто приходит ко мне домой, и мы делаем уроки. Иногда, когда мы уже поели, мы спускаемся на первый этаж в мини-маркет ее папы и мамы, а иногда репетируем в моей комнате номер для рождественского концерта. Потому что сеньорита нам уже довольно давно сказала, что в этом году очередь четвертого класса давать концерт, и мы должны выступать по двое или группами, а то концерт выйдет слишком длинный. После уроков оказалось, что только Назию и меня никто не выбрал в пару, но это просто потому, что мы с ней новенькие, ясное дело.

И тогда сеньорита сказала, чтобы мы выступили вдвоем.

— А с чем вы хотите выступить? — спросила она. У нее уже были в списке фокусы, танец из «Школы Монстер Хай»[4], Джастин Бибер с хором, Санта-Клаус и три оленя, а еще Пеппи Длинный Чулок в Египте… и… и вообще куча всего, теперь уже не помню. Назия не знала, что сказать. На уроках она никогда ничего не говорит. Она разговаривает чуть-чуть странно, и иногда ее плохо понимают, а ей стыдно, когда над ней смеются.

— А можно мы споем песню из Мэри Поппинс? — спросил я. Назия прикрыла рот ладошкой и засмеялась, а сеньорита улыбнулась.

— Конечно, Гилье. Отличная мысль. А какая тебе больше нравится?

Я так обрадовался, что сердце в груди запрыгало и мне захотелось по-маленькому.

— А можно про волшебное слово? — спросил я и от радости немножко пустил слюни, но тут же утер их рукавом.

Сеньорита посмотрела на меня как-то странно, сдвинув брови, с