Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин Страница 44

– Поддержка фемофалличности – официальная политика фонда, и в секрете она не держится. Наоборот, фонд ею гордится.

– Ладно, – сказал Иван, – я же не спорю. Я что, я молчу. Я только говорю – найди мне без кнута. Маленький, большой – неважно. Вообще без. У меня в профайле прописано, но я специально повторяю. Тебе понятно?

– Понятно.

– В идеале чтобы вместе на Еденя сходить. Или на протест. Сегодня много фем в центр едет. Нашла?

– Вывожу на огменты.

Иван надел очки.

– Так, – сказал он, – сколько их тут… Мы сегодня пользуемся спросом. Так, эта не… Эта тоже не… Стоп, вот это кто?

– Девушка Няша, двадцать один год, номинально тоже поколение фрумеров – но она сердомолка. Могут быть минусы в карму по линии Свидетелей Прекрасного.

– А если связь только через Контактон?

– Через Контактон минусов не будет. Няша как раз собирается в центр на Вынос Мозга. Ищет попутчика-плюс с телегой, который ее подвезет, ну и потом плюс. Продлить ожидание ответа?

При взаимном интересе первый шаг мог сделать только номинальный боттом-гендер, в данном случае фема. Но при оплаченном ожидании фема видела, что ее решения ждут. Правда, в передовых кругах уже поговаривали, что этот ритуал – тоже скрытый харассмент, потому что оплаченное ожидание и есть первый шаг. Контактон, что ты делаешь…

– Продлить, – сказал Иван, чуть напрягшись.

Отвергали его редко. А тут дополнительная минута прошла вся целиком – наверно, девушка Няша изучала его голограмму. Не то чтобы это было слишком обидно или накладно, но…

– Встреча согласована, – сказала наконец Афа. – Найти телегу?

– Давай.

– Телега найдена. Будет здесь через сорок минут.

– Отлично! Как раз пожру.

Пока Иван ел, чистил зубы и собирал рюкзак (рогатка, нелетальные пластиковые шарики, маска с черепом, зажавшим в зубах розу, респиратор) и одевался (черные сапоги с либеральными голенищами, нейтральная косоворотка, студенческий картуз), телега попала в затор – и приехала аж на семь минут позже.

Иван в это время был уже на улице.

Праздник чувствовался во всем. Вокруг было много дорогих колясок и франтоватых верховых, но мало кто направлялся в центр – участвовать в сердобольских игрищах считалось дурным тоном. Красивые и обеспеченные господа на личной гужевой тяге ехали или за город, или протестовать – и Иван, почувствовав в груди волну симпатии и светлой зависти, дал себе слово обязательно успеть на протест. Чтобы стать одним из успешных людей, надо больше времени проводить в их обществе и поступать как они. Но на Вынос Мозга все равно хотелось посмотреть. Давно уже хотелось…

Телегу наконец подали. Иван окинул ее взглядом профессионала: каурый жеребец-трехлеток, генмод, чипованый естественно, а то бы не пускали в центр, чип скорей всего корейский, телега из углеволокна на японской базе с немецкими пневморессорами и швейцарскими дутиками, дисковые тормоза японские, синхронизированы с чипом – видно по тому, как жеребец заржал при остановке. Откидной верх, поднятый по случаю солнечного дня. По эко-моде никаких кресел – свежее натуральное сено и подушки. Чисто московская смесь Халифата и Азии.

Только после этого Иван посмотрел на возницу. Раскосый, в красном колпаке, с синим монокуляром – все по столичной гужевой моде.

– Товарин до мозгов?

– До Красной, – кивнул Иван, валясь на сено и подкладывая под голову свой рюкзак.

– Наволочки чистые, товарин, – укоризненно сказал возница. – Меняли утром по случаю праздника. Зря брезгуете.

– Ты, брат, реши, кто я тебе, товарищ или барин, – засмеялся Иван. – А не знаешь, так зови батюшкой. Где попутчица?

– Будет попутчица, – осклабился возница. – Через три версты.

Зона «центр» всегда казалась Ивану своего рода кунсткамерой, эдаким музеем человеческой глупости. Говорили, что в первые годы после эко-революции весь центр хотели оставить таким же, как в позднем двадцать первом веке. Но окончательно расселить трущобы никак не удавалось – новые люди заводились в них как клопы, поэтому в конце концов почти всю карбон-застройку снесли, оставив от прошлого только несколько памятных зданий-обелисков.

Эти скалы карбонового зла с черными пустыми окнами, нелепо торчащие среди двухэтажной деревянной Москвы с ее трактирчиками, уютными кучами навоза и конками, завораживали и пугали. Когда-нибудь, думал Иван, будут спорить о том, как их строили… Впрочем, скорей всего сердоболы их все-таки снесут, потому что память памятью, а по ночам туда даже экзоскелетные жандармы не суются. И потом, землицу в центре продать можно, а какой сердобол не копит на банку?

– Мы въезжаем в зону интенсивной государственной эмо-подсветки, – сообщила сухим голосом Афа в ухе. – Фонд «Открытый Мозг» не несет юридической или моральной ответственности за твое дальнейшее эмоциональное состояние.

– А раньше он что, ее нес? – спросил Иван.

– Если коротко, нет.

– А зачем ты тогда про это говоришь?

– Потому что это правда, – проникновенно сказала Афа. – Теперь я временно умолкаю. Дальнейшие вопросы к товарищам сердоболам.

Постылое слово вдруг подняло в груди Ивана волну светлой грусти. Вот поэтому никто и не ездит в центр на праздники, подумал он. Из-за этой сучки Афы и ее пропаганды. Как будто мы не знаем, кто и как нам голову прокачивает. Сволочи баночные, чего захотели – оторвать народ от руководства…

Это как голову курице отрубить, чтобы она потом кругами по двору бегала, пока не сдохнет. Из века в век одно и то же делают… Сердоболы, конечно, те еще субчики, но ведь все держится только на них. Ветряки крутятся, конки ходят, и вновь продолжается бой. Без них что останется? Фонд «Открытый Мозг», преторий с дронами и тартарены…

Жеребец предупреждающе заржал, и телега остановилась.

Вот она, спутница дня.

С первого взгляда Иван понял, что голограмма не обманула – и ему повезло. Няша была самую малость полноватой, но очень и очень милой девушкой провинциального вида – с несколькими мелкими прыщиками на щеках и короткой сердомольской стрижкой «внутренняя мобилизация». На ней было форменное платье, кокетливая сумочка на цепочке и полувоенные берцы.

На кукухе – серпы, молоты, феминитивные кресты с кружочком и пара фрумерских черепов. Огурцов и морковок, тьфу-тьфу-тьфу, вроде нет. Вместо смарт-очков – дорогие и почти незаметные слинзы. Наверно, папа крупный политрук где-нибудь в провинции, а девочка в Москве на учебе.

Поморщившись на кучерскую «товарыню», Няша села в телегу, глянула на Ивана, покраснела и отодвинулась подальше.

– Сена на всех хватит, – сказал Иван с улыбкой. – Ты Няша?

– Ага.

– А я Иван. Ты на мозгах была раньше?

– Была, – ответила Няша. – Третий раз иду. В этом году на Красную площадь не пустят, только к Манежу. Но на экране все увидим. На «Москве».

– Не пустят на площадь? – протянул Иван. – Чего ж мы туда премся?

– Так и хорошо. Мне в том году на площади ногу отдавили. И всю помяли. А чувства мы и перед экраном испытаем.

– Какие?

– Хорошие чувства, – сказала Няша горячо. –