СНТ - Владимир Сергеевич Березин Страница 42

Но заместитель с проводником двигались в другом направлении. Дорога поднималась выше, и наконец они подошли к посёлку. Там было всё то же – стучали своими альпенштоками по камням туристы, пахло горьким и пряным из мисок в харчевне. Заместитель по старой привычке опасался чужой еды – как-то ещё солдатом он отравился в афганском духане.

Военврач объяснял ему, что его, шурави, отравили специально. В водку, говорил военврач, нужно положить кусочек лука, и если он почернеет, то точно отравлена. Заместитель, тогда бывший тоже заместителем, но – командира взвода, слушал эти советы и молчал. Водка была ему не по карману.

Наконец они достигли своего пункта назначения – свернули в узкий проулок и поднялись на второй этаж по скрипучей лестнице.

– Ничему не удивляйтесь, – сказал проводник и снова смутился.

В большой комнате, немного сырой и холодной, но это по городским меркам, сидела женщина с какой-то книгой в руках.

Перед женщиной, на полу, приседал и подпрыгивал большой серый заяц.

Заяц взмахивал лапками, и заместитель подумал, что чем-то этот танец напоминает забытую «барыню».

В молчании прошло несколько минут.

Заяц пыхтел громче всех.

Только теперь заместитель понял, что одна из передних лап у зверька аккуратно перевязана бинтом.

Наконец женщина захлопнула книгу и махнула зайцу – иди, мол.

Заместитель изложил беду своего начальника и предложил сразу же лететь в Россию.

Женщина посмотрела на него с некоторой грустью:

– Пусть сам сюда едет.

– Он не может.

Она ответила тем, что загадала загадку.

– Отгадай, что такое:

Идут девки лесом,

Поют куролесом,

Несут пирог с мясом.

Заместитель затосковал.

Это было хуже, чем на переговорах с рейдерами.

Он сказал, что ничего не понимает, а женщина объяснила, что это именно и будет с его другом. У женщины была какая-то сила, сила была неодолима, а ему-то нужен был результат, а не церемонии.

Тогда он вдруг признался в этом, будто сдаваясь в плен.

Женщина посмотрела на него, наклонив голову к плечу и улыбаясь.

– Ладно. Дам я тебе кое-что, да только, чур, потом не жаловаться.

И она скрылась в доме, чтобы вернуться с обычным полиэтиленовым мешочком. Заместитель сунул туда нос – по виду это была земля.

– Пусть положит под подушку. И иди уж, меня вот следующий ждёт.

Заместитель почувствовал сзади движение, и в комнату ступила огромная собака. Женщина, потеряв к нему всякий интерес, стала всматриваться собаке в глаза.

– Сколько? – прохрипел заместитель, разглядывая какой-то оскорбительный пакетик в своих руках.

– А, уйди. Нисколько. Всё бывает три раза – и сны тоже, сперва они пусты, как заброшенное жильё, потом полны, как чужая свадьба, и только в третий раз похожи на свой дом. Всё равно придётся ему самому сюда ехать. А лучше – пусть женится на мне.

«Ишь, – подумал заместитель. – Женится… И не таковских невест мы видали».

* * *

Перед отлётом заместитель купил в аэропорту красивую шкатулку для неведомого снадобья и зачем-то, но уже себе, – огромный местный нож, похожий на плоскую рыбу.

К его удивлению, средство помогло.

Начальник посвежел лицом и, по крайней мере, стал нормально спать.

Дни шли за днями.

Начальник чувствовал, что боль отступила. Он впервые за долгое время спал до рассвета.

Но место, откуда ушла боль, заполнила странная тоска. Она снова пахла горьким и пряным дымом, застоявшимся воздухом постоялых дворов и дорожной пылью.

В тот год он действительно начал снова путешествовать, но эта тоска не проходила.

Когда он устраивался в гостиничных номерах, дорогих и просторных, как школьные коридоры, он не забывал засунуть под подушку восточную шкатулку. И странное дело, он начал чувствовать следы всех тех людей, что были тут до него. Одни постояльцы сменялись другими, и каждый оставлял в подушках обрывки своих снов.

Иногда это были кошмары, и они кололись, как клубок колючей проволоки, в другой раз это были счастливые сны богатых стариков, а иногда – влажные усталые сны любовников. В голову ему лезли истории чужих людей, он подбирал обрывки их мыслей, как гость в дешёвом отеле достаёт из ящика письменного стола чужой листок и задумчиво его разглядывает.

Всё имело свой смысл, и он как бы со стороны видел, как юноша смотрит на полотно в картинной галерее, однако оно не в фокусе, а в фокусе голова девушки, подруги сестры, и она важнее всех картин и статуй.

И хоть он спал, будто принц на горошине, не расставаясь со своей шкатулкой, непонятный порошок из чужой страны внутри её исправно караулил его сон. Он просыпался бодрым и свежим, каким не просыпался даже в молодые годы.

Но потом это умение видеть чужие сны стало слабеть, а ему так этого недоставало.

Тогда он решил лететь туда, откуда ему привезли шкатулку.

* * *

Он полетел один, и на этот раз прямых рейсов тоже не было. Лететь пришлось не через арабов, а делая посадку среди казахской степи. На аэродроме подскока он видел горы на горизонте, и ему казалось, что вот они, начинающиеся здесь, будут продолжаться до самой цели его путешествия.

Он остановился в том же отеле, что и его заместитель. Время от времени он звонил в авиакомпанию, но в горах по-прежнему стоял туман, и самолёты заснули на бетонной полосе.

А пока город лежал перед ним – запутанный и шумный.

На берегу священной реки лежали мёртвые тела, и пока они не догорали полностью, к ним то и дело докладывали отвалившиеся обгоревшие ноги и руки.

Он с тоской глядел, как оставшееся от костров спихивают в реку, а выловленные поленья снова идут в ход.

Потом он пошёл кормить обезьян, что были наглы и прожорливы. Одному, вместо того чтобы дать орех, он случайно пожал лапу, будто человеку. Тогда обезьян больно его стукнул. Другой поймал подружку и принялся приходовать её сзади, не опуская протянутой за орехами руки.

Старуха, сидевшая перед монастырём, тоже клянчила орехи, долго наблюдала за ним и наконец сказала:

– Дайте мне, я тоже обезьяна.

В своих блужданиях он зашёл даже в зоопарк.

Там бродила плешивая птица-секретарь – странная, будто целиком выдуманная.

Местные жители медленно ходили мимо экзотики, не обращая на неё внимания, но вокруг одной клетки они сгрудились, налезли друг на друга и вытягивали шеи. Он тоже встал, тоже сгрудился