Долгий день - Елена Николаевна Ронина Страница 41

еврейское, очень звучное и сразу мне очень понравилось. Все-таки было во мне чувство неловкости за все эти вычурные еврейские имена. Я никому и никогда не рассказывала, что родных братьев моей бабушки звали Исаак и Израиль, а саму бабушку – Рахиль. А уж то, что бабушкин второй муж, милейший старикан, вообще-то оказался вовсе даже не Юрием Михайловичем, а Иудой Мойшевичем, повергло меня когда-то в полнейший шок. Ну как можно было своего ребенка назвать таким именем и обречь его тем самым всю жизнь терпеть подозрительные взгляды своих соотечественников!

Мы давно уже не живем в Стране Советов, но привычка оглядываться, привычка думать, что люди скажут, укоренилась во мне прочно.

– Лена, ты не в пионерском лагере, – часто возвращает меня к реальности моя подруга. Да, не в пионерском. Но ловлю себя на мысли, что никогда бы не назвала свою дочь Сарой, а сына Абрамом. Все-таки, мне кажется, такое имя может предопределить судьбу. Так вот, с самого начала.

Когда у меня родился младший сын, мы тоже никак не могли сойтись во мнении. Придуманное мною имя – Павел – не устраивало мою семью, а я плакала и настаивала, и была уверена, что мой выбор – единственно правильный. Ну не зря же, когда врачи с трудом разбудили меня после наркоза, именно это имя я произнесла вслух. А в послеродовой палате уже лежала женщина с сыном Петей. Я сразу решила: Петр и Павел, это судьба. Мой муж этих судьбоносных знаков видеть упорно не хотел.

Как вскоре выяснилось, в своей трагедии я была не одинока. Позже, в детской поликлинике, я познакомилась с миловидной молодой мамочкой. Мы сидели рядом на стульчиках, ждали своей очереди, в руках держали одинаковые одеяльца, в которых мирно посапывали наши сыновья. Как выяснились, оба до сих пор безымянные. Девушка негодовала:

– Представляешь, они против. Все объединились против меня. «Не будем так называть ребенка» – и все тут! Нет, ну как тебе это нравится? Они, что ли, моего сына рожали? – моя соседка по очереди гневно смотрела в сторону свекра и мужа. Они отвечали ей натянутыми улыбками и смотрели так, как смотрят обычно на не очень здорового психически человека. Очень красивая длинноволосая и темноглазая девушка, понятно, еще не отошедшая полностью от родов, все говорила и говорила о том, что ее не понимают, не дают ей настоять на своем.

Я с ней соглашалась, ведь и сама пребывала точно в такой же ситуации. Ну почему нас не поддерживают наши родные, почему бы им не пойти нам навстречу; в конце концов, мы же пережили всю эту боль, весь этот страх?! И вот в семье появился маленький человечек. Ну кто, как не мама, любит его больше всех?! Именно она больше всех желает ему добра! Почему бы к нашему мнению не прислушаться и не назвать ребенка так, как мы придумали?

Мы сидели в очереди долго, наши сыновья мирно спали, а мы все говорили, говорили. И когда моя случайная знакомая уже заходила в дверь медицинского кабинета, я опомнилась.

– А имя-то? Ты как сына-то назвать хочешь?

Молодая женщина посмотрела на меня внимательно и спокойно произнесла:

– Натан.

Я так и осталась сидеть с раскрытым ртом. Ну что тут скажешь?! Я бы на месте ее родственников тоже призадумалась.

А вот интересно, чем не угодил моей родне Павел?

После Будапешта мы продолжали с Морозовым общаться. Перезванивались, делились новостями, встречались на медицинских выставках.

И вот я получила от него приглашение на презентацию книги американского дядюшки.

– Понимаешь, сам в Москву приехать не смогу, дел невпроворот. Обидно ужасно, но ничего не поделаешь. А вы обязательно сходите!

По дороге на литературный вечер мы с мужем попали в автомобильную аварию. Не то чтобы страшную, но машину нам помяли изрядно. И главное, пока тянулась вся эта катавасия с разборками, с милиционерами, с каким-то там специальным комиссаром, литературный вечер благополучно закончился без нас.

Морозов звонил нам из Новосибирска:

– Лен, я знаю, что народу на вечере уйма, но мои родственники вас ждут, для вас оставлены книги, прорывайтесь к ним.

– Петр Петрович, мы не на вечере. Страшно обидно, попали в аварию, в Москве страшный снегопад. И вот вместо Дома литераторов мы уже два часа стоим, разбираемся со всей этой историей на Садовом кольце. Обидно ну просто до слез.

Мой муж, несмотря на то, что машину было безумно жалко, потешался надо мной:

– Да, Лена, видно не судьба тебе американское наследство получить!

На следующее утро Морозов вновь объявился, дал мне телефон Норы и сказал, что я могу договориться о встрече.

Я позвонила сразу. На другом конце провода мне ответил молодой и очень приятный голос:

– Деточка, послезавтра мы улетаем домой, в Америку. Если у вас есть возможность приехать к нам домой, я вам буду бесконечно признательна.

– Конечно, во сколько вам удобно?

– Ну, если бы не очень рано, скажем, к одиннадцати. Я постараюсь к этому времени быть готовой. Если я буду без галстука, это вас не очень расстроит?

Я сразу подхватила шутливый тон:

– Безусловно, расстроит, но я постараюсь это пережить.

Мы рассмеялись, стало ясно: мы разговариваем на одном языке, нам будет легко, и уже обе ждали свидания.

Я не стала раньше времени волновать маму, решила все сначала разузнать сама. Бабушка, мамина мама, умерла давно, и это навсегда осталось для мамы тяжелым горем. Мама очень дружна с братом, с его семьей, но их родственные связи с еврейской линией были напрочь утеряны. Переживала ли мама по этому поводу? Думаю, да, но с нами она старалась это не обсуждать. Время от времени подобные темы всплывали. А что, если кто-то жив там, в Америке? Что это за люди? Какие они?

Неужели встреча с Норой сумеет пролить свет на то, что давно казалось канувшим в Лету?

Мне всегда интересно пообщаться с людьми, уехавшими из Союза. А про Нору я знала, что они уехали, когда ей было уже за пятьдесят, а ее муж был еще старше. Восьмидесятые годы. Все непросто.

После того, как принимают документы на выезд, работать ты уже не можешь. Все. Ты просто сидишь и ждешь приглашения. Когда оно придет? Через полгода, через год? Хватит ли отложенных денег или нужно будет продавать вещи? По рассказам Петра Петровича я знала, что семья Норы всех этих тягот хлебнула с лихвой. Сыну пришлось бросить институт и из комсомола уйти. Хотя все равно бы выгнали. Как заново начать жизнь в