Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный Страница 40

ласк сквозь надуманные преграды, взаимолюбование с Таней – не случившиеся в начале девяностых, – превратились в нарыв, и вскрывается он только плачем, вытекает слезами несбыточности во сне. нет, там не ощущаешь ответственности (высшие психические функции почивают), но чувствуешь животную, детскую, девственную тоску – эту самую несбыточность. вину живых перед неживыми. там некогда и нечем подумать, что все линии и объёмы, всё непознанное мною, не расцелованное Танино тело, умственно-чувственное мироустройство – утратило свою конкретность и вообще материальность, она осталась эйдосом, связанным с топосом и хроносом… и с лоботрясом, подразнившим её травкой на заре расшатанного времени, и – получившим известие о смерти её на игле, как расплату.

то, что можно взять в свои руки – надо брать. хватать груди, взвинчивать соски, воспроизводить себя и свой восторг в любимых глазах, отражаться! нельзя отдаляться – это и есть энтропия, попадание в полон к времени, которое работает не на нас. далее будет только обман и лицемерие вместо любви (этому не хочет, но учит подростковый максимализм, увы), а магнитить уже не получится, как на старте – порастратится магнетизм. чем непонятнее будущее, тем смелее надо тянуть его к себе – пусть бы любовь наша и не вышла долгой, но открытие, цветение двух девственностей в данной разок (или два) весне, должно было сбыться. ибо несбыточность чревата небытием.

не знаю, чем пахнет бадьян, но для меня это точно запах отчаяния.

Турецкая свадьба

(вояжизнь)

жена, тёща и невеста отправились прихорашиваться. это запланированные процедуры на два часа. я остался с малюткой в номере. на экране плазменного настенного телека, висящего напротив занимающей почти весь номер двуспальной кровати – синие смурфики, говорящие смешно на непонятном языке. надо дождаться выглаженной голубой рубашки – отдал гостиничной работнице… смурфики говорят мурлыкающими голосами: мне непонятно, потому что не знаю этого языка (кажется, и не турецкого вовсе), малютке непонятно – потому что ещё не разговаривает, но понимает, и обозначает слогами многое.

глядим с моих рук за окно, там близкая и низкая зелёная кустарниковая ограда территории отеля, а за ней романтическое трёхэтажное светлое здание, похожее на детский сад. и вот на этой территории моя малютка мгновенно разглядела «у-Ухх». горку мы так называем. сам гляжу в эту детскую даль низкоэтажного города, как будто там за детсадом и дорогой – моё додетсадовское детство. обещаю, что завтра пойдём туда днём. а сегодня некогда, сегодня – свадьба…

принесла посерьёзневшую рубашку дежурная по этажу (так бы её назвали у нас на родине), сунул ей «красненькую» турецкого образца. порадовала её больше не сама бумажка, а моя смущённость. теперь можно отправляться и на обед – это в плане действий, в распорядке дня. одеты мы почти подходяще, только надо малЫшеньке надеть розовые сандалики, а мои белые тапочки с зелёным вензелем MuglaHotel поменять на велокроссовки – вернее, это такая модная нынче имитация, кроссовки не для велосипеда, защитного цвета, линялый хаки. шагаем налево за ручку по этажу, никого тут кроме нас, направо… центральная синяя бархатистая лестница, огибающая прямоугольник лифта, по ней спускаться веселее, чем ехать в шикарно-зеркальном лифте, но надо с двух сторон оберегать, страховать – встречные умиляются, если попадаются. это очень смешная ходьба и суетливая со стороны «папства», но я привычный.

в ресторане кроме нас – никого. поэтому и идеально белый стульчик для питания детский – сразу наш, и заказа долго ждать не придётся. ей овощи на парУ и водички без газа, стаканчик с трубочкой, а мне… мне их обалденного крепкого турецкого чаю. остальное из сладостей, подобающих тут к чаю как на шведском столе – бери, сколько унесёшь. этот стакан-тюльпан словно создан, чтобы не только удерживать и чувствовать из него запах чая (ржаной и пряный), но и видеть почти рубиновый цвет напитка. который мы не умели заваривать в восьмидесятых правильно (фирму «Чайкур» списали на кур)… уже почти готовы – чувствую запах, – наши овощи на пару, а чай мой, собственноручно налитый из титана, как раз достаточно остынет. подливать чаю можно бесконечно, всё оплачено. сахар – на выбор, лучше тёмный. ещё есть масло и джем в отельных микроупаковках – на зажаристый хлебушек турецкий хорошо ложатся…

чтобы не сидеть на высоком стульчике без дела в ожидании, мы идём вдоль высоких и почти до пола доходящих открытых окон: из-за жары тут днём окон как бы и нет. ветра тоже нет, поэтому картинно расставленные на столиках, словно ждущие банкета, бокалы и толстотканные белые салфетки под тяжёлою белой посудой ничто не потревожит. кажется, и тут всё застыло перед неким грандиозным торжеством в стерильном оцепенении и почтении. но пусть тарелки не надеются: произойдёт всё не здесь… можно даже выглянуть наружу через окнопроёмы. там тощий и загорелый, словно жарой иссушенный поливальщик газона о чём-то местном говорит с охранником у входной лестницы. отель маленький, персонал приходящий. девочка моя глядит с интересом незнакомки на вертлявый обрызгиватель газона. а немолодой садовник в клетчатой рубашке, который сейчас, обильно и лУжно даже, поливает газон – приехал на стареньком велосипеде. они так работают и в других, в отличие от этого приморских, курортных городках – постоянные, приквартированные садовники не нужны, но тут рады и такой работе…

наши овощи доставлены барменом на столик-стульчик. ресторанный мир, распахивающий на плазменном экране в торце перспективы иные, нежели реальность садовника – забрал нас от временно распахнутого из-за жары экрана окна. телеэкран как бы продолжает линию путешествий – Австралия глядит и соблазняет своим животным миром, какие-то турецкие красоты мелькают иногда – Памуккале… и всё это для постояльцев отеля, конечно же, доступно отсюда, рукой подать – они же, мы же должны быть вполне обеспечены для путешествий…

кушает мне на радость свою «маркУку» малышенька – беззаботно светлая, золотисто-русая в своём синем стюардесьем платьишке с полосатой матросской оторочкой (которое прислала мамина школьная подруга аж из Бостона). «кука-маркука-балям-барабука» – имеется у меня присказка из «Котёнка по имени Гава» для успешного потребления морковки. помягчавшую морковь они порезали – каждую на четыре длинных дольки, и её удобно есть ручками. кроме неё – аппетитно пахнут и кушаются «цветочки», дольки цветной капусты, светлой, как моё дитя в этом и без неё белёсом зале… для турецкого персонала моя подопечная – образец европейки, наверное, а вот я сам ближе к ним по масти и загару, замаскировался тут за месяц.

поев да попив, идём в сторону близкого холла и ресэпшна – там улыбчивая и полноватая, как большинство турчанок, девушка