Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева Страница 40

а оставшиеся стоили так дорого, что она не смогла их приобрести, поэтому ей не удастся в этот раз проведать родителей и она вынуждена будет провести праздники в опустевшей столице, когда все братья с семьями и сестры уже отправились к родным. Более того, с сегодняшнего дня до десятых чисел января у Кати не было ни частных уроков, ни занятий и репетиций в консерватории. Даже соседки по квартире, словно сговорившись, разъехались: кто к родственникам, а кто в Сочи, Крым или заграницу. С кем она будет встречать Новый Год? Этот вопрос даже не стоял на повестке дня, ведь и без того все было ясно: ни с кем. Быть может, Катя просто посмотрит трансляцию Первого канала и послание президента на компьютере, а затем ляжет спать, вот и все.

Будто нарочно, Кате не спалось сегодня, она соскочила в восемь часов и выглянула в окно: сквозь черные оголенные ветви сонного толстого дуба и высокого клена проглядывался весь просторный двор, освещенный фонарями, где за трансформаторными будками располагались уютные и разнообразные детские площадки, почти всегда безлюдные зимой. Редкие прохожие устремлялись на работу, остальные, должно быть, безмятежно дремали в теплых постелях, потому что у большинства сегодня был выходной. Постепенно рассвело, и темный воздух разрядился, стал прозрачным, невесомым, почти чистым.

Блестящую гладь луж, разлитых по дорогам, словно утыкали крошечные пули, и Катя долго глядела на беспокойные, волнующиеся стекла дорог, в которых отражались высокие панельные дома и клочки мрачного неба, как и вчера, заполоненного стаей огромных туч.

«Неужели в этом мире есть что-то еще, кроме этой все подавляющей, все убивающей пустоты, оттесненной сизым мрачным небом? – раздались в голове Катерины странные слова. – Неужели есть в ней хоть какой-то смысл, когда просыпаешься утром и нет никаких дел, и нет людей вокруг, нет ни мамы, ни папы, ни мужа, ни детей, ради которых можно было бы слезть с этого подоконника и начать действовать, хотя бы по мелочам, хотя бы… готовить завтрак? Даже работа, к которой я вернусь после праздников – казалось бы, нужная и полезная обществу – сейчас отчего-то не кажется таковой, она представляется мне слишком возвышенной, слишком далекой от настоящих людей, с их истинными мыслями, тайными страстями, грехами и насущными потребностями. Неужели что-то изменится в мире для других людей, если я так и останусь сидеть на этом самом подоконнике, если за все десять дней так и не пошевелюсь, так и буду глядеть бессмысленно в окно, не сделаю ничего полезного… в конце концов, вовсе не выйду из квартиры? Ничего. Ничего не изменится ни для кого. Так зачем вставать, зачем ходить, зачем снимать эту пижаму, зачем что-то делать, зачем, зачем… Ну что за вздор? Что за вздор лезет в мою маленькую пустую голову от бесконечного безделия, открывшегося отчего-то передо мной?»

Кто знает, сколько бы еще продлились эти бесцельные блуждания Катерининой мысли, если бы не зазвонил телефон. Она проворно спрыгнула с подоконника, и тут же ощущение довлеющей над всем пустоты оставило ее, будто звонок пробудил ее от тяжкого сна. Как странно! Это был Леша! Неужели звонил, чтобы расспросить про изменницу Валю? Но что в таком случае сказать ему? Выдать или не выдать? Имеет ли она право выдавать Валю или, наоборот, имеет ли право не выдавать ее?

– Катя, привет! – голос Леши звучал необычно: взволнованно и как-то тяжело, как будто он заведомо упрекал ее в чем-то. – Слушай, Саша случайно не у тебя?

– Нет, он и не был у меня. А почему ты спрашиваешь?

– Так ведь он вчера на митинге сказал, что днем был на твоем концерте, что вы говорили о чем-то. А потом он пропал.

Катерина почувствовала, как длинные ноги, едва прикрытые короткими хлопковыми шортиками, покрылмсь гусиной кожей, внезапный озноб прошел по всему телу; в голове с неимоверным трудом рождались мысли.

– Как понять: пропал? Ты же сказал… что видел его на митинге. Вчера опять был митинг? Оскальный опять?

– Да, он самый. На митинг-то Сашка пришел, мы были вместе, а затем начались массовые задержания, откуда ни возьмись взялись омоновцы, стали хватать людей, и вдруг случилась давка, я упал, меня поволокли… Мне показалось, что кто-то из ребят бросился на силовиков с кулаками, и кажется, будто видел Сашку среди тех, кто пустился в драку…

Он замолчал, в воздухе разлилась жуткая тишина, телефон не издавал ни звука. Вдруг кто-то во дворе с силой ударил по рулю, и Катя встрепенулась.

– Так, а дальше-то что? Что было дальше?

– В том-то и дело, что я не знаю, меня уволокли в автозак с другими ребятами, и больше я его не видел.

– А Валя?

– Она упала и вывихнула кисть, когда пришла в себя, ни меня, ни его уже не было.

– Так… постой… Вы звонили Саше? Что он?

– Конечно, звонили. Валя с телефона не слазила вчера весь вечер, звонила то мне, то ему. Но меня постращали немного… силовики, а затем отпустили уже под ночь, выдали телефон, я ей сразу набрал, а когда домой приехал, уснул и забыл про все. Вот проснулся и стал Саше звонить, а телефон уже отключен, как будто зарядка закончилась. Так и не понял я, отпустили его примерно в то же время, что и меня, или нет.

– Так его должны были отпустить, ведь тебя отпустили… разве нет?

Послышался глубокий вздох.

– Понимаешь, в чем дело… если он бросился в драку с силовиками, то его уже не отпустят.

– Как так?

– Это уж уголовщина, это суд и настоящий срок.

Катерина вскрикнула и одновременно почувствовала, как на несколько секунд потемнело в глазах. Но рука не отнимала телефона от уха.

– Ты не переживай раньше времени… зря я тебе сказал. – Торопливо забормотал Леша. – Я сейчас поеду к нему домой, может, он отсыпается после задержания и вообще просто не слышал телефона.

– Тебе ехать к нему полтора часа, а мне – сорок минут, я сама поеду.

Мрак неизвестности был настолько пугающим, что лишних полчаса переживаний казались неимоверной мукой, оттого Катя не стала ничего слушать, никакие уговоры Леши, ведь ей хотелось одного: как можно скорее убедиться, что Саша дома, на свободе и что ему ничего не угрожает.

Очень скоро она, не успев толком ни умыться, ни накраситься, бежала в джинсах и пальто по широкому проспекту по направлению к метро. На улицах встречались редкие прохожие, равнодушные и чужие, на дороге лишь изредка проезжали автомобили; казалось, еще немного, и город забудет обо всех трудностях и задачах, погрузится