Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов Страница 4

– Например?

– Году в девяностом – сколько мне было? – три года, получается, сестра Марина брала меня с собой в магазин. И пока стояла в очереди, сажала меня на прилавок. Помнишь, были такие прилавки, или как они назывались?

– Помню.

– И вот я там сидел и болтал бесконечно. Интервью давал тетенькам в очереди.

– В три года болтал?

– Ну да, самое же время для болтовни. Самое интересное, что и в тридцать три почти то же самое.

– Три раза подряд «самое».

– Просторечная речь.

– «Просторечная речь».

– Мне можно. О чем я говорил?

– Болтаешь много.

– Да! Тебя не спрашивают, а ты все равно болтаешь.

– Я тебя спрашиваю.

– Вот, и я отвечаю. А то обычно утром Соня мне говорит: опять всю ночь интервью давал во сне самому себе.

– Ты разговариваешь во сне?

– Конечно. Как все.

– Я не разговариваю во сне.

– Ну ты на работе много разговариваешь.

– Это правда. О чем ты говоришь во сне?

– Откуда же я знаю. Я не то что во сне – мы и в жизни-то не очень понимаем, о чем говорим.

– Сейчас мы говорим о том, свойственно ли тебе прятаться.

– Свойственно.

– Ты сказал про подушки и покрывалко. Не думаешь ли ты, что вещества – это тоже домик, в который люди прячутся?

– Наверное. Конечно.

– В чем ты прячешься сейчас?

– Сейчас? Ни в чем. С тобой разговариваю вообще-то. На многомиллионную, извиняюсь, аудиторию.

– Хорошо.

– И?

– Что «и»?

– Ну, ты сказал «хорошо» и замолчал. Дальше вопрос какой?

– У тебя и без вопросов неплохо получается отвечать.

– У нас ведь интервью.

– Считай, что у нас интервью ведет нейросеть.

– Но есть же законы жанра.

– Извини, что-то меня рубит с этого коньяка. Я пойду посплю буквально полчасика. А ты пока говори тут. Про прилавки, про домики из диванных подушек.

– Меня тоже рубит.

– Сделайте кофе ему.

– С топленым молоком, если можно, пожалуйста.

3:56 Топленое молоко

– У меня же кофе есть в термосе, с топленым молоком. «Коричневым», как Соня говорит. Будешь?

– С топленым? Как им коньяк-то запивать.

– Нормально. Я этот термос тоже в том «Ашане» купил, где «Нутелла» и драма.

– Да как ты надоел со своей «Нутеллой». Ты можешь говорить о чем-то, кроме еды?

– «Нутелла» – не еда, а праздник. Как сейчас мы идем, по сути, за праздником. Сколько, кстати, идти?

– Подходим.

– Какой овраг все-таки бесконечный. У Чехова же знаешь позднюю повесть – «В овраге»?

– Не знаю.

– Страшная очень. А здесь, в этом овраге, почему-то не страшно. Наоборот, уютненько. Вот ты говоришь: отношения…

– Я так не говорю.

– Попробуй, кстати, коньяк с моим кофе. Получается коктейль типа ликера.

– Я не хочу коктейль типа ликера, дай коньяка просто.

– Да. Отношения. Мне кажется, в них должно быть в первую очередь уютненько. Любовь – это такой домик, в котором двое могут спрятаться от всего мира.

– Ты все, что ли, выпил? Мысли Ивана идут.

– Не, тут много еще.

– В кофе прямо налей, попробую твой «ликер».

– Точно. Кофе же стимулятор. А алкоголь депрессант. И они вместе…

– Это ты депрессант. Пришли, кажется. Фонарик включи. Вот на это дерево свети. Чувствуешь, оно?

– Неа. Вот это.

– Почему?

– От него энергия идет.

– Так, и еще примета… Как будто какие-то семечки… Шелуха… Что это вообще?

– Расширь побольше фотку. А это скорлупки от кедровых орехов. И они под этим деревом. Как я и говорил. Только откуда они здесь…

– Копай.

– Я, кажется, ложку для «Нутеллы» потерял.

– Не беси меня, а то я не поеду с тобой больше.

– Да не ругайся. Палочкой вот сейчас.

– Есть?

– Есть вроде что-то… Энергия идет.

– Есть?!

– Есть.

– Бери, погнали!

– Слушай. Тут шишки.

– Ну все, поехали отсюда быстрее.

– Подожди. Тут правда шишки, настоящие, кедровые. Ну которые я рассказывал, с орешками.

– Да что вообще происходит… Видишь?!

– Да.

– Кто это?!

– Кто-то… на конях. На лошадях.

– Тихо сиди. Термос убери.

– Кто это может быть, как думаешь?

– Убери термос, он блестит от луны!

– И кони какие-то непонятные… Типа единорогов.

– Спрячься. Как будто тебя вообще нет.

4:40 Развернутая метафора

– …А прикинь, счастье запрещено законодательно?! Вот просто запрещено, и все.

– Объясни.

– Ну это метафора. Можно же объявить запрещенным все что угодно. Просто напечатать на бумажке и сказать, что теперь правильно так, как там напечатано. А то, что не напечатано, нельзя.

– Извини, но это попахивает поздним Толстым. Таким анархическим поздним Толстым.

– О, ты знаешь, что такое поздний Толстой. Респект.

– Я понимаю твой сарказм. Давай еще выпьем, и я объясню свой вопрос. Шоколадочку бери.

– Я на диете.

– Респект. Смотри. Эти рассуждения всегда попахивают…

– Два раза «попахивают».

– Спасибо, у нас есть редактор. Эти рассуждения отдают желанием упарываться всем сразу. Что ты думаешь про это?

– Я думаю то, что…

– «Думаю то, что» – нельзя так говорить.

– Я думаю, что алкоголь – это очень плохой наркотик. Вот смотри, метафора: у человека есть бочка варенья…

– Ты так рекламируешь это свое варенье. Дай я его все-таки попробую.

– Попробуй.

– Слушай, а что это? Земляника?

– Земляника – унылая безвкусная подмосковная ягода. А это наша сибирская клубника, эндемик.

– Клубника же большая такая. Дайте ложку!

– Большая клубника еще более унылая.

– Слушай. Офигенское варенье. Я уже вижу, как на него нацелились коршуны из нашей банды. Пойду-ка я спрячу его.

– Спрячь.

– А ты пока продолжай про свои метафоры.

– Коньяк кончается.

– Коньяка еще тоже зацеплю.

– И ложку мне.

– Зачем ложку? Я тебе это варенье назад уже не отдам.

– Не, для «Нутеллы», коньяк закусывать.

– Ты же на диете?

– «Нутеллу» можно.

– Оок.

5:25 Второй коньяк

– Лёнич, они были на единорогах.

– Кто «они»?!

– Конная полиция.

– Ты нормально себя чувствуешь?

– Они на лошадей простыни могли накинуть. И рожки какие-нибудь картонные приделать.

– Я сейчас тебе рожки приделаю.

– Ну, может, что-то типа Ку-клукс-клана! Помнишь, как у Тарантино.

– Серьезно: ты употреблял сегодня что-нибудь?

– Коньяк.

– Употреблял?!

– Коньяк пью весь вечер с тобой!

– Дай сюда.

– Да тут не осталось почти ничего.

– Ладно, извини… Я тоже перепугался.

– Допей, успокойся. Они уехали.

– Куда, видел?

– В лес туда дальше. Может, домой поедем? Не найдем мы сегодня ничего, я чувствую.

– Подожди, дай подумать. Ты точно нормально?

– Ну да. Устал только, и прохладно уже.

– Допивай, тут еще осталось. Ты говоришь, на лошадях какие-то белые накидки были?

– Не совсем белые. Скорее цвета топленого молока.

– А «рожки» на что были похожи?

– Рожки даже я не видел.

– Почему тогда ты решил, что это единороги?

– Да не волнуйся