Тепло человеческое - Серж Жонкур Страница 38

– Ничего ты не понимаешь! Они теперь все ломанутся в долину!

– Кто?

– Кабаны, вороны, они только и ждут, чтобы мы сажать начали!

– Ага, и еще ящеры всякие приползут – вроде тебя.

– Я-то с тобой серьезно разговариваю.

– Ну так отстреливай их! Карабины наверху, их там полно и на любой вкус: есть дедушкины, есть твоего брата, есть еще те, которые я забрал у Крейсака, длинноствольные, под патроны двадцать второго калибра. Целый арсенал.

Мать поначалу не вмешивалась, но потом все-таки распрямилась и – в отличие от остальных, спокойно – напомнила сыну:

– После несчастного случая с твоим дядей здесь никогда даже не упоминали про охоту, а теперь-то уж точно никто не собирается ею заниматься, особенно твой отец.

– Мам, я про охоту вообще не говорю, но если вы вечером услышите, что кто-то бузит на грядках, можешь, чтобы их прогнать, просто выстрелить в воздух.

– Вот уж верно, – подтвердила она. – Сиди и жди до двух часов ночи, когда они спустятся… Нет, по-другому надо действовать: поставить подкормку вон там, рядом с ветряками, они тогда и пойдут в сторону лесочка.

Трудно было Александру убедить родителей в том, что он не станет ничего этого делать, тем более ставить бочки с кукурузными зернами или смазывать стволы деревьев гудроном, чтобы отвадить кабанов от грядок.

– Кабанов как начнешь подкармливать, так потом уже не бросишь, считай, у тебя новая домашняя скотинка.

Александр окинул грядки взглядом, оценивая, много ли еще нужно сделать. Спаржа уже лезла наружу, а сколько тут еще сеять и высаживать, и землю в ящики засыпать – он понимал, что без Фредо родители быстро выдохнутся, так что придется ему и на этот раз впрягаться и помогать.

Мать поднялась, с облегчением выдохнула, оперлась руками о бедра.

– На тебя в обед накрывать?

– Нет. Сама знаешь, наши наверху, не хотят, чтобы я у вас ел.

– Ой, вы там чего-то себе напридумывали, никто же у вас наверху не заболел, чего бы нам вместе-то не пообедать?

– Я тебе напомню, что там, между прочим, два подростка. От этих запросто можно заразиться. Каролина собирается попросить Агату, чтобы та наделала масок – хочет, чтобы мы все их носили.

– Ну уж так-то суетиться не стоит, – заметил отец.

– Слушай, ты уже два месяца только и твердишь, что ничем хорошим эта история с вирусом не закончится, что трупы будут собирать, точно уток во время птичьего гриппа; ну, вот этот вирус бушует теперь во всем мире, а ты мне говоришь, что мы зря суетимся?

Отец не ответил, только продолжал всаживать лопату в землю по самый черенок, выкапывая остатки клубней артишока, рука у него оставалась уверенной – каждый раз он извлекал наружу здоровые корни, которые обрубал четким движением.

– Знаешь, да, что я обещал отвезти корзины в мэрию? Поможешь вечером?

– С какой это радости ты должен собирать эти корзины на общественных началах? Я думал, ты на пенсии.

Отец явно обиделся, отвернулся и передернул плечами.

– Ты попросил бы помощи у моих сестриц, которые засели там наверху, или у своих внуков – у них свободного времени хоть отбавляй.

– Чего доброго, слухи поползут, – заметила мама.

– Да у нас вечно слухи ползут из-за всякой ерунды, подумаешь, одним больше, одним меньше. Я бы на вашем месте тут больше не стоял на коленках. И, кстати, мне бы надо пойти заняться щенками – вы их с утра еще не выводили?

– Пока нет, но ты там следи повнимательнее, как выпустишь – они сразу беситься начинают.

Александр прошел вдоль родительского дома до небольшого окошка в ванной комнате. Сквозь нейлоновую занавеску прекрасно было видно, что происходит внутри: щенки лежали в ряд на кафельном полу, положив головы друг на друга, мило и по-родственному. Ванная давно уже стала их любимым местом: похоже, еще не зная, что такое лето, они уже искали, где попрохладнее.

Стоило Александру открыть дверь, они все разом проснулись и кинулись к нему. Он присел на корточки, они тут же встали на задние лапы и полезли к нему на колени, чтобы лизнуть в лицо, что Александр им позволил, не отворачиваясь, – не хотел обижать. Он все никак не мог поверить, насколько сильно к нему привязались эти зверушки, их радость каждый раз его умиляла. Больше всего его трогало, как они тихонько повизгивают, глядя ему прямо в глаза – ищут внимания. Оставлять эту малышню себе совершенно неразумно, но при этом совершенно невозможно с ними расстаться.

Александр поднялся назад на ферму и перегнал коров на выпас рядом с участком Крейсака. Очень он гордился этими просторами. Год от года он все раньше выгонял коров на пастбище, при этом трава отрастала все быстрее, покосы давали все больше сена. В любой момент можно было выбирать, на какое поле их отправить, потому что все решало качество травы. Ему же оставалось только следить, чтобы травы отрастали как можно гуще – притормаживать самые скороспелые виды, давать злаковым и бобовым возможность распространяться. Разделив стадо напополам, он как бы удвоил свои угодья, так что теперь можно было никуда не спешить, каждому выпасу доставалось от шести до десяти недель, чтобы восстановиться. А еще и склоны холмов: там земля была твердой сразу после зимы, сабо в ней не утопали, а вот на равнине почва уже с февраля делалась рыхлой и проминалась под копытами.

Коровы к нему не кидались, как кутята, просто наблюдали, как он подходит. Случалось, что все-таки останавливали на нем взгляд, смотрели, бросив жевать, будто оценивали, будто тревожились за него, да – казалось, что их действительно что-то в нем интересует. Хотели убедиться, что у него все хорошо, проверить, каким он нынче себя ощущает, сильным или слабым. Потому что именно у него были ключи от ворот на пастбища, он открывал им путь в новые просторы, в разлив люцерны, к молодым побегам и цветению цветов, он служил гарантом доступа на дивную землю, которая их носила. Александр проверил, нет ли следов присутствия барсуков или кабанов, ничего не нашел, да и отпечатков косульих копыт не было тоже.

Ни сестры, ни зять, ни племянники не выражали ни малейшего желания выйти на улицу, подышать воздухом, хотя вроде бы за этим и приехали.

Толкнув входную дверь, Александр оказался совсем в иной обстановке. Агата, явно взбудораженная, только что имела, по ее словам, «объяснение». Каролина, в свою очередь, заперлась у себя в комнате, повесив на дверь записку: «Спасибо, что не шумите в коридоре». Что до Грега, которого