Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна Страница 38

– Я вообще на него не смотрю, – соврала Мара.

– Разумеется, – согласилась доктор Блум. – Видимо, я ошиблась.

Мара двинулась в сторону квартиры Талли. Всю дорогу ей мерещились шаги за спиной, но, оборачиваясь, она никого не видела.

В лифте Мара разглядывала свое отражение в зеркалах. Всю жизнь ей говорили, что она красивая, и когда она стала подростком, эти слова доставляли ей удовольствие. В годы ДР – до рака – Мара часами рассматривала свое лицо, наносила макияж, укладывала волосы, чтобы парни вроде Тайлера Бритта ее заметили. Но во времена ПР все изменилось. Теперь она видела лишь мамину улыбку и папины глаза, отчего при взгляде в зеркало испытывала лишь боль.

Сейчас же Мара заметила, насколько за двадцать месяцев после маминой смерти она успела похудеть и поблекнуть. Собственный тусклый взгляд наводил тоску. Впрочем, в последнее время Мару угнетало все.

На верхнем этаже она вышла из лифта и направилась к квартире Талли. Войдя, заглянула в гостиную. Талли, с телефоном в одной руке и бокалом в другой, расхаживала перед огромными окнами, откуда открывался вид на ночной город.

– Кандидат?! – почти кричала она в трубку. – Ты шутишь, что ли? Я что, настолько низко опустилась? – Она обернулась и, увидев Мару, расплылась в улыбке: – Привет, Мара. – И тут же рассмеялась: – Ладно, Джордж, мне пора. – Она бросила телефон на диван и крепко обняла крестницу. – Ну, как все прошло?

Мара знала, чего от нее ждут. Ей полагается воскликнуть: «Все прошло потрясающе, чудесно, лучше не бывает. Мне уже сильно полегчало!» Однако сказать это у нее язык не поворачивался. Она открыла рот, но ни звука не произнесла.

Талли смотрела на нее со знакомым прищуром. Репортер на задании – это выражение Мара неоднократно у нее видела.

– Пошли, какао сделаю. – Талли отвела Мару на кухню, где приготовила какао, разлила по чашкам, добавила взбитые сливки.

Пить какао они пошли в комнату Мары.

Мара забралась на кровать, Талли устроилась рядом. Обе привалились к обитой серым шелком спинке кровати. За большим окном, под усыпанным звездами небом, раскинулся Сиэтл – живой, светящийся неоновыми огнями.

– Ну рассказывай, – потребовала Талли.

Мара пожала плечами:

– Народ в группе странноватый.

– Думаешь, тебе эти сеансы помогут?

– Нет. И с доктором Блум я тоже больше встречаться не хочу. Давай отменим завтрашний прием? По-моему, смысла в этом нету.

Талли отхлебнула какао и поставила чашку на тумбочку.

– Мара, врать тебе я не стану, – заговорила она, – практические советы на тему взаимоотношений вообще не мой конек. Но если бы в твоем возрасте я научилась разбираться в том, как устроен мир, то, возможно, потом бы так не запуталась.

– Ты реально считаешь, что мне поможет болтовня с психами в подвале? – Сказав про психов, Мара тотчас же вспомнила Пэкстона и его глаза.

– Не исключено.

Мара посмотрела на Талли.

– Талли, предполагается, что это терапия. Терапия. А я… у меня не получается говорить о маме.

– Да, – тихо согласилась Талли, – но тут вот какое дело, малышка. Твоя мама просила меня присмотреть за тобой, этим я и занимаюсь. Мы с ней были лучшими подругами со времен Дэвида Кэссиди и до второго срока Джорджа Буша. У меня в голове все время звучит ее голос. И я знаю, что сейчас она сказала бы. Она сказала бы: это еще что за дела? Не сдавайся, малышка!

В этих словах Мара и правда узнала голос матери. Талли права – она это понимала. Именно так сказала бы ее мама. Вот только сил у Мары не осталось. Вдруг она попытается – и ничего не выйдет? Что тогда?

На следующий день прилетал отец. Мара ждала его с тревогой и до крови изгрызла ногти. И вот наконец он вошел в квартиру Талли и неуверенно улыбнулся дочери.

– Привет, папа. – Ей бы радоваться, но при виде отца Мара вспомнила о маме и обо всем, что она потеряла.

– Как дела? – Отец с опаской обнял ее.

И что на это ответишь? Он ждал, что Мара соврет, дескать, все прекрасно. Мара взглянула на непривычно притихшую Талли.

– Получше, – в конце концов проговорила она.

– Я нашел врача в Лос-Анджелесе, – сказал папа, – он специализируется на подростках, которые переживают утрату. Он готов принять нас в понедельник.

– Но у меня завтра с доктором Блум сеанс, – возразила Мара.

– Знаю, и очень хорошо, что она согласилась помочь, но тебе нужен постоянный доктор, дома.

Мара с трудом улыбнулась. Догадайся он, как ей плохо, – и расстроится еще сильнее. Но одно Мара знала точно: возвращаться вместе с отцом в Лос-Анджелес нельзя.

– Мне нравится доктор Блум, – сказала она, – группа на терапии отстойная, но мне плевать.

Папа нахмурился:

– Но это в Сиэтле. А доктор из Лос-Анджелеса…

– Папа, я хочу остаться тут на лето. Жить буду у Талли. Мне нравится доктор Блум.

Она взглянула на Талли. Та изумленно смотрела на крестницу.

– Можно я останусь у тебя на лето? Буду два раза в неделю ходить к доктору Блум. Может, мне полегче станет?

– Ты шутишь? – оторопел отец. – Талли не нянька.

Мара резко повернулась к нему. Внезапно она осознала: сильнее всего ей хочется именно этого – остаться.

– Мне не одиннадцать, папа. Мне восемнадцать, и осенью я все равно уеду учиться в Вашингтонский университет. Здесь я заведу новых друзей и смогу видеться со старыми. Ну пожалуйста!

– Думаю… – начала было Талли, но отец перебил ее:

– Когда Маре было четырнадцать, ты считала нормальным отправить ее одну на концерт Nine Inch Nails. А когда она училась в восьмом классе, ты подбивала ее стать моделью в Нью-Йорке.

Мара смотрела на отца.

– Папа, мне нужно побыть подальше от вас.

Она видела, как он борется с собой. Отпускать ее он не желал, однако понимал, что ей действительно хочется именно этого. Возможно даже, что ей это необходимо.

– Идея дурацкая! – сказал отец, глядя на Талли. – У тебя даже цветы гибнут. И в детях ты ни хрена не смыслишь.

– Она уже взрослая, – парировала Талли.

– Папа, пожалуйста! Пожалуйста!

Он вздохнул.

– Черт…

Мара поняла, что добилась своего.

– Я подал заявление об увольнении. В сентябре мы возвращаемся в Бейнбридж. Вообще-то я тебе сюрприз готовил. И когда ты уедешь учиться в университете, мы будем жить здесь.

– Прекрасно, – кивнула Мара, хотя на самом деле это ее не волновало.

Отец перевел взгляд на Талли:

– А ты, пожалуйста, позаботься о моей девочке.

– Как о собственной дочери, Джонни, – пообещала Талли.

Дело было сделано.

Спустя час Мара, ссутулившись, сидела напротив доктора Блум. Она уже