Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра Страница 37

полотно. На нем, как на экране, идет дождь. За ним еще один такой же экран, другой, третий. Пять или шесть белых страниц дождя опускаются под грохот грома и вспышки молний. Над головами кукол, что заняли места в партере, образуя публику, повисают дождевые полотна. Постепенно на этих страницах появляются силуэтами самые известные города мира — Рим, Париж, Нью-Йорк, Москва, возникают горы и пейзажи. Но вот снизу на страницах-полотнах начинает проступать вода. Она прибывает и постепенно поглощает все пейзажи и города, оставляя на поверхности лишь мусор и отходы. И тогда страницы исчезают, взмывая вверх. Только теперь мы замечаем, что вся сцена залита водой. Она уже начинает стекать к креслам в зале. Публику охватывает паника, куклы-зрители бегут, но вода настигает их, и вот уже весь этот маленький мир скрылся под ней. Голос повторяет слова Библии…

И продолжалось на земле наводнение сорок дней… и усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрылись все высокие горы, какие есть под небом. И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле… Остался только Ной, и что было с ним в ковчеге…

Маленький бумажный ковчег покачивается на поверхности воды, затопившей игрушечный театрик.

В какой-то момент жизни падают, разрушаются стены комнат и городов, которые ты видел, в которых жил, и остаются лишь прозрачные перегородки памяти.

Тетрадь 5

МЕД

Все для Тонино Гуэрры превращается в рассказ или в поэзию: сказанное или написанное, или воплощенное в кино, в прозе или в стихах по-итальянски или на романьоло. Всегда есть рассказ в каждом его стихотворении, всегда есть поэзия в каждом его рассказе. Поэзия означает точный и конкретный неожиданный опыт с чувством внутри и тоном голоса, который с тобой говорит. Поэтому «Мед» — это книга, которая становится более прекрасной с каждым годом, а через сто лет все научатся диалекту романьоло, чтобы читать в оригинале дни двух старых братьев. И будут завидовать счастью, которое выпало нам быть друзьями Тонино и иногда слышать, как он звонит по телефону и спешит рассказать совсем последние новости из Сантарканжело, с площади Клодио, из Тбилиси…

Итало Кальвино

ЕЩЕ ОДНО ПОСВЯЩЕНИЕ ТОНИНО ГУЭРРЕ

Здравствуй, Тонино! Это — всего лишь письмо, я пишу его глубокой ночью — и улыбаюсь. Тонино, ты знаешь, что ты — великий художник (во всех смыслах этого многообъемного слова)?

Ты — знаешь, не можешь не знать.

Напишу тебе о том, чего ты не знаешь.

Некоторое время назад я, в печали, унынии, в темноте, нечаянно включила телевизор. И услышала твой голос, увидела то, что дано лишь тебе, — у тебя не может быть ни соперников, ни подражателей, — только те, кто благодарит и любит. Я благодарю и люблю!

Я поздравляю тебя с днем твоего рождения! Счастливый день! Здравствуй, Тонино!

Всегда твоя Белла Ахмадулина

Р. S.

«Белые столбы» — дважды знаменитое место. Сумасшедший дом и, неподалеку, сокровищница фильм и фильмов, всех драгоценностей синема и кино.

Туда ехали мы: Булат Окуджава, Борис Мессерер и я, по приглашению подвижников и хранителей, чтобы увидеть «Амаркорд», фильм в наших пределах никем не виденный, невиданное нечто.

Сценарий Тонино Гуэрры, режиссер Федерико Феллини. Лучшего я не успею увидеть.

Но я не о себе, о Булате Окуджаве. Понятно всем, что Булат не плаксив, но он не смог сдержать слез. Смысл их таков был… Впрочем, Булат не просил меня объяснять смысл слез, кратких и сокрытых.

Я от себя пишу: что, казалось бы, нам, нам, — здесь, в России, рожденным и убиенным, до причуд, говора и прихотей итальянской провинции, откуда родом Гуэрра и Феллини. Не бывает уездов, не бывает провинций — искусство всечеловечно и всемирно, и это — единственная уважительная причина для слез тогда, в тот день, для Булата и для меня. Но искусство заведомо оплакивает и утешает страждущих.

Я сейчас не могу писать об этом. Не всех может утешить и спасти что-нибудь при извержении Везувия.

Я перевела стихотворения Тонино Гуэрры, составляющие тайный и отверстый смысл «Амаркорда», и мои переводы были напечатаны в «Литературной газете» много лет назад.

Я и потом переводила Тонино Гуэрру — на язык, ведомый мне, — поэта Тонино Гуэрра.

Фильмы же — слово «сценарий» не подходит, слово «поэмы» тоже не льнет к бумаге.

Фильмы эти в моих переводах не нуждаются.

ПОЭМА О САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ

Благодарю Беллу Ахмадулину за перевод «Поэмы о Санкт-Петербурге» и стихов.

Тонино Гуэрра

МУЗА

Шесть лет былому дню, когда впервые

я Музу обнаженную увидел — лежащей на полу,

в причудливом пространстве,

где Инна обитает при свечах,

обрывках кружев и воздухом колеблемых предметах

Фарфоровая Муза смотрит в потолок:

невинная застенчивая грудь

и чрево полное, готовое к рождению

Всего…

Теперь она большой художник, Инна.

Не зря она пустилась в дальний путь,

девчонка-странница с припасом дальновидным —

вкрутую сваренных на родине яиц.

Чтоб их запить,

в Италии достаточно фонтанов.

Чтоб совершенно жажду утолить,

Сикстинская капелла, Джотто

и вся Венеция наградой стали ей.

Вчера она сказала мне, что Муза —

часть малая большого сочиненья

в честь Пушкина.

На остальное денег не хватило.

Есть краткости названье: «мадригал».

И эта женщина принадлежит Поэту,

как многие иль все.

Я говорю ему: — Она — твоя,

но не скупись, дай вчуже насладиться

красою Музы, помечтать о ней,

как ты мечтал Италию увидеть,

внимая Данте, слушая Россини,

и видел пред собою воды Бренты,

удвоившие мраморную ткань

дворцов Венеции.

Я в дождь пойду под сумрачным зонтом

вдоль берегов Мареккьи, чья вода

так схожа с той, в каналах Петербурга.

УЛИЦА РОССИ

«Читатель ждет уж…»

Любуюсь улицею Росси.

Читатель, жди, повремени,

и ты получишь рифму: в розы

я обращу стихи мои.

Мне родствен Росси, кроткой просьбы

отвергнуть гордому не дам:

летят на мостовую розы

и падают к его ногам.

Подмостки роз — для крыл балета,

сад роз — к подножию колонн,

и Царскосельская аллея —

я знаю, думает о Ком.

Беспечным слогом лицеиста,

возросшим в оду иль в сонет,

воспета цветников