Да - Антон Серенков Страница 36

Уже в сумерках он молча собрался было сходить в ближайший магазин за едой, но в коридоре был остановлен и наконец проведен на кухню, где его все еще ждал завтрак. Волгушев съел и десертную овсянку на йогурте, и что осталось от обеда, и тут же, не вставая, не отказался вместе со всеми и поужинать. Хозяева смотрели на это с любопытством и не приставали с расспросами. Наконец он наелся и, посмотрев на уминавшего сладкое Льва Антоныча, сказал:

– Разбудите меня через 200 лет и спросите, что происходит в России, я отвечу: купили варенье во «Вкусвилле» и пьют с этим вареньем чай.

– Хочешь, и тебе в тарелочку положу?

– Я, Лев Антоныч, лопну сейчас.

Жена Льва Антоныча спросила, как Волгушев доехал, все ли прошло гладко. Это была небольшая нервная женщина с умным и все время как бы настороженным лицом, и на Волгушева она глядела, как глядят на очередную собаку друзей-собачников: что у этой – не так?

– Погодин в своих дневниках как-то задавался вопросом, откуда в России взялся чудесный обычай перед уездом садиться и минуту сидеть в тишине. Я случайным образом узнал ответ: думаю, этот обычай придумал какой-то добрый немец, увидавший, как отвратительно русские собираются. Он посоветовал посидеть на дорожку, чтобы они хоть в последнюю минуту хоть что-нибудь вспомнили из нужного с собой захватить.

– Ты что-то забыл при отъезде? – участливо спросил Лев Антоныч.

– Да, я забыл совершенно все носки, кроме тех, что на мне.

– Только носки? – спросила жена Льва Антоныча.

– Нет, – вздохнул Волгушев, – Все остальное я тоже забыл.

– Какие у тебя, собственно, планы? Или ты так, развеяться приехал?

– Планы у меня простые. Хочу устроиться на работу.

Жена Льва Антоныча недоверчиво посмотрела сначала на Волгушева, а потом на мужа, который вернулся из чулана со стопкой ненужного белья, отложенного ради обмена на скидочные купоны в H&M:

– Дело хорошее. На менеджерские позиции в айти всегда люди нужны. Даже с опытом в журналистике. Разве только ты сам не захочешь: там график и «служба»…

– Да я служить готов, – отмахнулся Волгушев. – Прислуживаться тоже. Взяли бы.

Лев Антоныч спросил, косясь на не совсем чистый ворот рубашки у себя в руках:

– А куда собираешься?

– Пока не знаю. В идеале, конечно, хотелось бы послужить российскому государству. Для себя я пожил и, прямо скажем, ничего особо хорошего не сделал. Надо и родине помочь. Да ты все давай, я примерять не буду.

Жена Льва Антоныча фыркнула:

– На госслужбу иностранцев не берут, але.

– Тут некоторые носки с дыркой.

– И с дыркой хорошо, я не гордый. Да, паспортом я не вышел! Ну что ж, мне сойдет и какая-нибудь компания с, как это называется? Мутным капиталом? Какая-нибудь из тех, про какие пишут, что у ее руководства тесные связи с администрацией президента или там с приближенными президента.

Плавина аж раскрыла рот от удивления.

– Он шутит, – сказал Лев Антоныч. – Могу еще кроссовки старые дать, если подойдут.

Волгушев развел руками:

– Ну не в милицию же мне, в самом деле, проситься! Да и с дипломом моим меня особо никуда не возьмут. Старые кроссовки у меня и свои есть. Пойду в какой-нибудь, не знаю, «Яндекс», что ли. Разве я один такой. Сюжет, по-моему, обычный, даже вечный. Чистый молодой человек приезжает в город с мечтой о карьере, находит приют у милой семьи где-то на окраине, а дальше, значит, погружается во всякие пучины бюрократии…

– Это ты, что ли, этот молодой человек?

– Кой черт я, это «Тысяча душ» Писемского!

Жена Льва Антоныча пару секунд пристально смотрела на него, потом взяла за руку ребенка и поднялась со стула:

– Ладно, оставлю вас вдвоем. Спокойной ночи.

Плавин, блаженно улыбаясь, закрыл за ней дверь.

– Может, здесь на какой-то сайт устроишься?

– Мне не очень охота, – сказал Волгушев, тут же, не сходя со стула, переодев майку. – Что ни открою, все тексты, понимаешь, как будто написаны с интонацией, с которой обмениваются словами люди, едущие рядом на велосипеде. Лучше, конечно, чем наша крестьянская стенгазета, а все-таки не хочется жизнь совсем уж впустую тратить.

Лев Антоныч, подперев голову рукой, мечтательно спросил:

– А помнишь Юру Котовского?

– Конечно.

– Ну так вот он сейчас… – и принялся минут десять рассказывать, где сейчас работает этот совершенно стершийся у Волгушева из памяти одногруппник. Волгушев кивал и тут же все снова забывал.

В обмен он поделился новостями про людей, которых Лев Антоныч знал по его рассказам. Дурень опять уехала в Америку и написала роман о своих переживаниях революции. Назвала «В горле.com». Книгу невозможно было без хохота читать, и потому, как заметил Волгушев, не было ничего удивительного, что она прошла в какой-то там финал одной российской литературной премии. Хозяйка книжного родила двойню и живет в Мачулищах. Фотограф Рома теперь в Киеве и живет с двумя моделями сразу. Обе модели вроде девушки. Единственный айтишник, которого Волгушев запомнил на дне рождения Петровой, переехал в Вильнюс и сразу подписался на паблик с фотографиями белорусских провинциальных городов. Алиночка стала тиктокершей и за деньги какого-то влюбившегося в нее айтишника теперь наряжалась аниме-персонажами.

– А что с женщиной, с которой вы богача фотографировали?

– Марта получила 30 суток за то, что кидалась камнями в российское посольство, а потом уехала в Гданьск.

– Вот не повезло!

– Да нет, она и так туда переехать собиралась.

– Будет теперь бешеные деньги за какую-нибудь халупу отдавать.

– У них это, Лева, называется кавалерка.

– А где, ну, – и Лев Антоныч как был поднятыми бровями сказал «Настя».

– Да где. Не знаю. На том свете. Или в Японии. Где дальше?

– Тот свет подальше.

Волгушев шумно выдохнул и пожал плечами.

– Ну хорошо, – словно наевшись, протянул Лев Антоныч. – Как тебе у нас-то вообще?

Месяц назад, когда Волгушев в переписке обмолвился, что думает летом съездить в Москву, Плавин стал прямо сам не свой. И дня не проходило, чтобы он не принимался фантазировать, как же здорово будет, если Волгушев поселится у них. Дошло до того, что Волгушев стал перегибать палку в ответ, и Льву Антонычу уже приходилось его осаживать:

– Но ты учти, у нас тут разгром,