Кафе на острове Сен-Луи. Родственные души всегда находят друг друга - Сабрина Филипп Страница 34

прямо надо мной. Я пришла к выводу, что у нас появился новый жилец и он музыкант. Весь вечер я слушала, как он играет: то исполнял всю пьесу на одном дыхании, то неутомимо повторял один и тот же отрывок, но всегда виртуозно. И хотя перекрытия дома заглушали звуки скрипки, не услышать чистоту и красоту извлекаемого из инструмента звука было невозможно. Той ночью я заснула под звуки скрипки с безумным желанием прикоснуться пальцами к клавишам фортепиано. Как вы знаете, стоит заиграть одному музыканту, как на его зов сразу приходит другой.

Что я и сделала на следующий день. Придя домой с работы, швырнула сумку на кровать и бросилась к инструменту.

Больше часа я, не останавливаясь, играла одно произведение за другим, а потом позволила пальцам порхать по клавишам, импровизируя, повинуясь лишь мелодичности извлекаемых звуков.

Стоило сделать паузу, как сверху на меня обрушилась мириадами стремительных нот скрипка. Я ответила тем же – токкатой, чей ритм звучал как подхваченный диалог. Беседа перекликающихся инструментов продолжалась до поздней ночи. Это было восхитительно.

Следующие два дня скрипка молчала, хотя я и призывала ее несколько раз своим инструментом. На третий день снова услышала ее звуки, возвращаясь домой. Репертуар тот же. Это натолкнуло меня на мысль, что у него есть слушатели. Я собиралась ответить отрывком, который недавно репетировала, и вдруг в дверь позвонили.

В проеме стоял мужчина со скрипкой в руке, и, если бы не она, я бы никогда не догадалась, что это мой сосед-скрипач. Небольшого роста, полноватый, одет как ковбой, что совершенно не сочеталось с возрастом: на вид ему было за 60. Прямые темные волосы, немного тусклый цвет лица.

– Я пришел познакомиться с пианисткой, – сказал он с сильным английским акцентом.

– Она перед вами, – ответила я с улыбкой, – кофе?

– С удовольствием, мадам.

Когда он вошел, я сказала:

– Мне вас вчера не хватало.

– А, вчера мы играли в концертном зале Плейель.

Я не ошиблась: он был виртуозом, хотя его трудно было представить в смокинге.

Так начались наши музыкальные встречи. Он приехал в Париж всего на пару месяцев на замену в одном известном оркестре. Выступал один или два вечера в неделю, остальное время репетировал. По матери был англичанином, а по отцу индийцем, поэтому рос в довольно требовательной атмосфере. Музыка появилась в его жизни как возможность удовлетворить жажду новых знакомств и мест. Вся его жизнь была сплошным путешествием. Он был влюбчив, и если женился, ненадолго.

Впрочем, очень скоро звук скрипки стал наполнять наш дом реже, ибо он любил женщин так же сильно, как музыку. Меня порой удивлял его бешеный успех у прекрасного пола. Он объяснял, что на них как магнит действует его профессия. Иногда крутил романы параллельно с несколькими женщинами, что приводило к ужасным недоразумениям. Но, как ни странно, они всегда его прощали. Всем своим видом он вызывал желание проявить снисходительность.

Своеобразный, забавный и ужасно болтливый, он, когда начинал играть, преображался. Глаза закрывались, лицо становилось гладким, как у ребенка, но с мудростью старца; пальцы летали по струнам с силой, останавливающей время, скрипка начинала рыдать. Все вокруг переставало существовать.

Каждый раз, возвращаясь от скрипичного мастера, он спрашивал мое мнение о звучании инструмента, и я постепенно начала замечать нюансы: незначительные, но вполне явные. Звук мог быть более округлым, более сильным, с большей амплитудой, чуть выше. Он настраивал инструмент, как скульптор, доводящий творение до идеала. Я раньше такого не видела.

Однажды он пригласил меня на свое выступление в один парижский концертный зал. Я заметила его среди других скрипачей в последнем ряду. Мне казалось, он солист, и было грустно осознавать, что это не так и его звездный час прошел. В моих глазах он был лихим юнцом на первых ролях, и я, естественно, не могла вычленить инструмент друга из общего звучания.

Иногда приглашал меня к себе на ужин, ему нравилось готовить, и я поднималась в надежде, что до конца вечера он что-нибудь сыграет. Эти удивительные мгновения смягчали мое горе и помогали ждать.

Оказавшись с ним в одном помещении, я не смела прикасаться к фортепиано. Перед лицом его таланта мои пальцы казались деревянными, а репертуар – слишком ограниченным. Я никогда не играла дуэтом и ни перед кем не выступала, слишком далека была от совершенства.

Он потратил немало времени, прежде чем заставил меня задуматься.

– Вы больше не играете?

– Предпочитаю слушать вас.

– Вы стесняетесь? Музыкант не должен стесняться, иначе некому будет играть!

– Вы играете с величайшими пианистами…

– Теперь я оказываю эту честь вам, my dear[1], вы не можете отказать.

Я села за инструмент со смущением новичка и робко начала наигрывать какую-то банальную сонату.

– Ля-ля-ля, – ерничал он, – ля-ля-ля, очаровательно!

Я пробуравила его взглядом.

– Знаю, вы можете играть по-другому. Come on[2], не обращайте на меня внимания, порадуйте меня!

Я принялась за другую пьесу, с бо́льшим энтузиазмом, но так же неуклюже, даже не смогла закончить.

– Выпить, срочно! – воскликнул он. – Сейчас вернусь.

Той ночью, разгоряченные виски, мы играли несколько часов подряд. Опьянев от алкоголя, я исполнила весь репертуар, а он с удовольствием подыгрывал и импровизировал. Он научил меня, что совместное музицирование имеет даже большее значение, чем сама музыка. У нас было несколько незабываемых вечеров. Постепенно он заманил меня на запретную территорию музыки Шопена и Рахманинова. Внутреннее ощущение, преследовавшее меня последнее время, получило подтверждение: я умела владеть нотами так же, как они владели мной, мы могли сливаться воедино.

Однажды вечером на выходе из редакции я встретила второго мужчину. На тротуаре стоял пожилой человек в старом плаще, высокого роста, старавшийся держаться прямо. Белые волосы были зачесаны назад, выражение лица не отталкивало, нос был довольно большой.

Казалось, он кого-то ждал и в то же время искал, поскольку всматривался в лица выходящих из здания. Пару месяцев назад я бы вряд ли его заметила, но в тот особый период жизни от меня ничего не ускользало, точнее, ничто не оставляло меня равнодушной.

Я сделала вид, что роюсь в сумочке, чтобы проверить, не смотрит ли он на меня. Он смотрел. Подошла к нему.

– Вы кого-то ищете?

– Да, мадемуазель, – ответил он, – я ищу того, кто написал это!

Несмотря на легкое волнение, голос звучал мягко. В руке он держал вырванную из нашей газеты страницу, где была критическая статья об изданной несколько недель назад книге. Автором была я.

– Это я.

Он удивился, скорее всего потому, что не ожидал, что я окажусь такой молодой,