Правило 24 секунд - Юля Артеева Страница 30

Руки Гордеевой лежат у нее на коленях, и я аккуратно касаюсь ее локтя. Вздрагивает, но больше никак не реагирует. Веду пальцами по рукаву ее бомбера, дохожу до открытой кожи и дожидаюсь еще одной порции дрожи – нашей общей. Беру за мизинец и тяну вниз, выманивая ее руку. Ну же, давай, никто не увидит.

Не знаю, что за война у Гордеевой в голове разворачивается, но в конечном счете она сдается. Спрятав переплетенные пальцы на сиденье между нами, едем до самого ее дома, крепко держась за руки. И, возможно, это самый интимный контакт в моей жизни.

Глава 24

Гордей

Провожать их иду, конечно, до самой квартиры, не обращая внимания на то, что Маша вяло пытается сопротивляться. Как будто больше для себя, чем для меня.

Открывает дверь их мама и прикладывает палец к губам. Потом показывает, чтобы заходили, и тихо интересуется:

– Как сходили?

– Офигительно! – выдает Егор на эмоциях, и, поймав взгляд матери, продолжает уже тише, – Просто супер, мам. Я в кольцо кидал. И у меня майка есть!

Посмеиваясь, снова ерошу пацану рыжие волосы, говорю шепотом:

– Доставил до дверей, как договаривались.

– Спасибо, Гордей.

Я ловлю за рукав Машу, которая намеревается зайти домой за братом. Так же тихо и максимально вежливо спрашиваю:

– Разрешите с Машей попрощаться? Всего на минуту, я ее не задержу.

Женщина внимательно изучает наши лица, уделяя большее внимание дочери. Потом кивает с легкой улыбкой:

– На минутку.

Тяну Гордееву на себя, вынуждая податься назад, и прикрываю дверь. Она складывает руки на груди и шипит:

– Это что еще было?

– Хотел попрощаться.

– До свидания, Наумов!

Тон неприятно колет, и я отгораживаюсь привычной наглой усмешкой. Склонив голову, замечаю:

– Ну у тебя и разгон. От молчаливой девочки до шипящей кошечки за секунду. Просто «быстрый прорыв».

– Что? – теряется Маша.

Пользуюсь заминкой и наклоняюсь к ней, говорю уже привычное:

– Поцелуешь?

Она молчит, смотрит на меня. Я подставляю щеку и указываю пальцем нужное место, на этот раз чуть ближе к губам. Жду, затаив дыхание. Решится? И так сегодня сто сорок своих правил нарушила, разве это так страшно?

Я даже не смотрю на нее, полностью передаю инициативу. Может сейчас хоть разораться снова про своего парня и домой уйти. Но Маша вдруг подается вперед, обхватывает меня ладонью за шею и крепко прижимается губами к моей коже, туда, куда я и просил.

А потом, задев мое лицо взметнувшимся рыжим хвостом, в считанные секунды скрывается в своей квартире.

И это победа.

Игру я еще не выиграл, но шансы определенно есть. Дед научил нас не сдаваться.

-… – .-. .. … -..-

Домой иду сначала пешком, натянув на голову капюшон толстовки. Днем солнце греет уже по-весеннему, а вот вечерами все еще дубак такой, что уши ломит. Можно было бы проехаться на автобусе, но я пока бойкотирую этот вид транспорта. Звоню Ефиму и выясняю, что он тоже едет домой, а по мрачному голосу сразу становится понятно, что общение с Лелей сегодня снова не задалось. Но ничего, брату настойчивости тоже не занимать.

Так что в квартиру заходим почти друг за другом. Смотрим на мужские ботинки у порога и переглядываемся. Дедулин угрожал, что наведается к нам в гости, но не так же быстро, да и размер не его.

Дверь на кухню открывается, и мы слышим:

– Ань, ну пусть поторопится, я этот автобус вечно держать в автопарке не могу.

– Мы два раза приезжали, они до каждой запятой докапываются, Рус.

– В воскресенье товарищ мой с отпуска выходит, поможет. О, пацаны!

– Дядя Рустам, – кивает Ефим, – давно вас не было.

Мужчина виновато улыбается и разводит руками:

– Работа.

Скидываю кроссовки и бросаю сумку на пол. Сложив руки на груди, смотрю на папиного друга. Работа у него. На похоронах клялся, что вторым отцом нам станет, а по факту и крестным не особо получается.

Говорю:

– Привет.

Он пожимает нам руки и коротко обнимает обоих. Закусив губу, оглядывает нас с братом.

Говорит:

– Мужики выросли.

– А вы че приезжали-то? – спрашивает Ефим со смешком.

Мама тут же одергивает:

– Фим!

– Да нормально, Ань, – дядя Рустам делает успокаивающий жест рукой, а потом сует ладони в карманы, чуть мрачнеет лицом, – я так, поговорить хотел, узнать, как вы. И за камеры в автобусе потрещать.

– И че с камерами? – интересуюсь будто бы безразлично, но у самого все внутри холодеет.

– Должны изъять записи, но пока никак. Там, сами понимаете, они со своей стороны давят, мы со своей стараемся. Но автобус стоит, на маршрут не выпускают. Так что, Бог даст, скоро адвокату вашему видосы отдадут. Если он булки напряжет немного.

– Хороший у нас адвокат, – замечает мама хмуро.

– Хороший, базара нет.

– Угу, – улыбаюсь мрачно, – Наумовы только хреновые.

Брат касается меня плечом и поддерживает черную иронию в интонации:

– Хуже некуда. Обидели мальчиков. Поцарапали.

– Ну-ка ша! – рявкает мама и указывает рукой направление. – В комнату оба. Рус, ты заезжай попозже, у меня детки сегодня не в настроении.

Мы с Ефимом уходим в спальню и заваливаемся каждый на свою постель. Молчим, залипая в телефоны.

Потом Фим спрашивает:

– Алиска не дома, что ли?

– Работает же сегодня.

– Точно, – и, помолчав, он докидывает тихо, – тебе не кажется, что мама это его выражение себе после похорон забрала?

Я хмыкаю, отрывая взгляд от экрана смартфона:

– Ша? Да, стопудово. Когда папа так говорил, мы сразу затыкались, может, она решила, что оно волшебное?

– Оно, похоже, реально волшебное.

Смотрю на то, как дергаются брови брата, на секунду рисуя на его лице выражение страдания. А потом киваю, отворачиваюсь к стене и засыпаю.

-.-. . -. ..

На следующий день в школу мы не идем. Проснувшись в отвратительном настроении, я сначала очень медленно собираюсь, постоянно переругиваясь с Ефимом. Он, на волне своего мрачняка, охотно меня поддерживает. А когда приходит время выходить, я чувствую, как мой мозг снова сдает. Точнее сдает мое тело. А голова куражится, доводя меня до лютого бешенства и исступления. Кружу по прихожей, щелкая выключателем и бесконечно проворачивая замки в обе стороны. Разные числа пробую. Двадцать четыре? Тридцать четыре? Сто двадцать четыре?

Притихший брат просто сидит в коридоре и ждет. От того, что он наблюдает за моими метаниями, становится совсем паршиво.

Проходит минут двадцать, прежде чем я справляюсь с собой. Обстукиваю все долбанные углы вокруг