Свободный человек - Светлана Юрьевна Богданова Страница 30

Впрочем, Маше предстояло ещё очень долго ждать выхода на работу. Она скучала. И, скучая, неожиданно сдружилась с соседкой Лидой, у которой была дочка Кира, одноклассница Элизы. Сблизило их именно соседство, если бы их квартиры не были на одном этаже, эти столь непохожие между собой женщины вряд ли когда-нибудь обратили друг на друга внимание. Полная, лихая, ярко накрашенная Лида и хрупкая, изысканная, юркая Маша. Уборщица Лида, не прочитавшая за свою жизнь ни одной книги, и Маша, искавшая любую прореху в монотонной жизни домохозяйки для того лишь, чтобы засесть с книжкой или «Новым миром» на диван. Лидин муж водил грузовики и на несколько дней уезжал в рейс, а потом возвращался и беспробудно пил до следующей смены. Машин же работяга и интеллектуал Женя, трудившийся на благо семьи, позволял себе коньячок исключительно по праздникам.

Сама Маша, казалось, не замечала, насколько они с Лидой разные, а вот Лида прекрасно знала об этой разнице и при любом удобном случае её подчеркивала – в том смысле, что у неё, Лиды, и муж, и дочь, и работа – самые лучшие, а у Маши – всё что-то не слишком складное, не слишком ясное, какой-то черновик, а не жизнь. Хотя в глубине души Лида завидовала Маше до полуобморока, более того, она хотела бы быть Машей, даже если бы пришлось ради этого променять яркого Володьку на мутного Женю, а любимую Киру – на странных Элизу и Ивана. Именно поэтому Лида старалась быть в курсе всего, что происходит в жизни Маши, и не з абывать подтрунивать над подругой, над её детьми и никогда ни единым словом не упоминать о Жене.

В эти вечера, накануне Первого сентября тысяча девятьсот семьдесят девятого года, Женя всё чаще заставал Лиду и Машу на кухне, они пили чай и обсуждали школу и учителей. При этом Маша называла Лиду Лидушей, а Лида Машу – Маньком. «Манёк, а ты знаешь, чо там наша Зоя задала детям на каникулы?» – спрашивала Лида. «Написать про осень», – отвечала Маша. – «И как твоя-то справится… – мечтательно продолжала Лида. – Она ж у тебя пишет, как курица лапой… А вот у моей – почерк фамильный, так моя сестра пишет, я говорила, она из Бердянска мне открытки шлёт, – не почерк, загляденье». – «Да уж… – хмурилась Маша, и Женя знал, что хмурится она вовсе не на свою подругу Лидушу, а на Элизу, у которой действительно с почерком было не очень. – Надо будет ей сказать, чтобы сначала черновик писала… Лидуша, ещё чайку?»

Впрочем, эта парочка не раздражала Женю, а забавляла, ему было любопытно, как долго они смогут оставаться закадычными подругами. Хотя его и смущало, что Лида появлялась у них в гостях ровно тогда, когда Женя был на работе. О чём они часами говорят на кухне? И чем при этом занимаются Кира и Элиза в детской?.. Все эти женские разговоры…

Но вот, в дождливый вечер тридцать первого августа, совершенно уже осенний по настроению, Женя отпер входную дверь, и не услышал голоса Лиды. На кухне горела лампа, раздавалось невнятное Машино бормотание, и вдруг – жуткий мужской крик, полнокровный, глубокий, басовитый. А за ним сразу – из детской – плач перепуганного Ивана. И Женя, сминая на ходу ботинки, раскидывая в стороны мокрый зонт и портфель, понёсся через тёмный коридор к свету.

Сначала ему почудилось, что это вообще не их кухня. Вернее, их, но что-то с ней не так. Похожее чувство испытываешь во сне, когда заходишь в привычное помещение, но необычное настроение сна, его освещение, да к тому же предательски расплывающиеся границы привидевшихся предметов не дают тебе абсолютной гарантии, что это именно то самое место, куда, как тебе сразу же показалось, ты вошёл. Женя сморгнул, и понял, что кухня – их и что на ней всё по-прежнему. Просто в сумерках на подоконнике стоит пышный букет из астр и спаржи (завтра его Элиза отнесёт в школу), а в центре, в ярком круге света под лампой, находится непривычный предмет – голая мужская спина. Жирная, округлая, вся в мелких веснушках. Возле этой спины – растерянная Маша с острым маленьким ножиком в руках. По лезвию ползёт и набухает густая красная капля, а по веснушчатой спине стремительно движется вниз другая. Женя остолбенел. И тут спина задвигалась, и к нему повернулось рыжее, бородатое лицо его институтского друга, а ныне – профессора французской литературы Эдуардмитрича Липгардта, Эдика, в тяжелых, с толстыми линзами, очках.

«Женька! Пришёл!» – утомлённо выдохнула Маша и слабой рукой сунула ему ножик.

«Что это? Как? Эдик!» – Женя принял нож и развёл руками. Они обнялись: один усталый, растерянный, в сыром пальто, другой – полуголый, раненый и отчего-то зверски весёлый.

«А мне тут Маня пытается вытащить клеща, – громко заявил Эдик, и добавил так, словно речь идёт о каком-то важном достижении: – А я терпеть это не могу и ору!»

В дверях кухни появилась Элиза, у неё на руках непривычно тихо сидел заплаканный Иван.

«Дядя Эдик? – произнесла она, и вытерла Ивану нос. – Что случилось?»

Он посмотрел на неё через свои толстые очки и шутливо начал: «Видишь ли, Элиза, я не сдержался. Вообще-то, я смирный. Ору только тогда, когда у меня клещ, в остальных случаях предпочитаю петь или рассказывать истории!» Последние слова он произнёс почти шёпотом и сделал страшные глаза, чем очень развеселил всё семейство, включая маленького мальчика.

Маша взяла клеща пинцетом и тут же сожгла его над газовой конфоркой. Затем помазала спину Эдика зелёнкой, а тот пока рассказывал, что ездил к друзьям на дачу и сам даже не заметил, как подцепил «эту тварь», а когда понял, что у него клещ, решил незамедлительно обратиться именно к Маше – кто бы ещё справился с ужасным «людоедом»? Только «добрая волшебница»! Элиза заворожёно слушала Эдика, а он уже одевался в пропахшую потом клетчатую рубашку, а затем в шерстяной пиджак – коричневый, в рубчик, и это был первый раз, когда Элиза почувствовала сильный и неприятный запах чужого человека, но дядя Эдик так забавно себя вёл, что она смеялась, тёрла нос, отворачивалась и не дышала, когда он обращался к ней.

Наконец все вместе сели ужинать, и Женя с сожалением отметил про себя, какой на самом деле Эдик голодный и как на самом деле Эдик не может сдержаться и жадно запихивает в рот простую жареную картошку да наскоро нарезанную селёдку (косточки, точно леска, точно прозрачные волоски,