Представление о двадцатом веке - Питер Хёг Страница 26

всегда любила море, чуть не расплакалась при виде легковесного театрального обмана и бездонного зала, где белые манишки и напудренные, кокетливо обнаженные груди плавали, словно маленькие айсберги, в море черных фраков и атласных платьев. Одновременно с этим Торвальд Бак, стоя на кафедре, поднял голову и обвел взглядом набитую людьми церковь. Слухи о пламенной вере одетых в рясы рыбаков разнеслись по городу, и люди стали стекаться в церковь, чтобы посмотреть на жертвоприношение детей, услышать неразборчивое бормотание в состоянии религиозного транса, увидеть наложение рук и божественный экстаз. Кому-то из присутствующих просто встретились на улице бесстрашные люди, сопровождавшие клетку Анны, и они решили последовать за ними. Других привлекло шествие актеров и слухи об отличной постановке «Вокруг света за восемьдесят дней», где принцесса Ауда выходит на сцену почти без одежды, в чем Анна как раз тут же с удовлетворением и убедилась — почти обнаженную красавицу загримировали под темнокожую индианку и отчасти прикрыли саваном. Нищие последовали за Торвальдом в церковь, решив, что участвуют в праздничной процессии, и к этой постоянно разрастающейся толпе присоединились матросы с иностранных судов, стоящих в городской гавани. Теперь перед Торвальдом собралось больше грешников, чем ему когда-либо довелось встретить за всю свою жизнь, и в эту минуту он бы потерял самообладание, если бы рядом не засияло лицо Анны. А она в это время в театре смотрела на театральных матросов и вспоминала те кости, которые собирала на берегу моря неподалеку от Лаунэса. Сияние лица Анны в церкви усилилось, и Торвальд начал свою проповедь. Тем временем Анна в театре вложила свою руку в руку мальчика, отвечающего за волны, и представление «Вокруг света за восемьдесят дней» провозгласило победу цивилизации и современных транспортных средств над временем, а Торвальд заговорил о том, что сидящие перед ним люди заблудились в пустынях греха, и слова его были столь убедительны и просты, что не воспринимались как звуки, но превращались в картинки, которые в голове каждого иллюстрировали именно его или ее грехи, освещенные белым светом Анны, так что всем приходилось прикрывать глаза. А в это время в театре Анна, почувствовав близость мальчика и исходящий от него запах свежеиспеченного хлеба, подняла глаза к синей ткани, которая опустилась над ними словно звездное небо. Торвальд Бак в это самое мгновение говорил об избавлении смертью, так что все присутствующие услышали звон колоколов и речи у собственного гроба, и когда он начал рассказывать, что существует возможность еще по эту сторону смерти обратиться к жизни и спасению, а также помочь другим людям, в эту самую минуту Анна поняла, что ее тело восприимчиво к грациозным движениям волн, которые создавали неправдоподобную картину волнения на море, где из-за взрыва парохода «Генриетта» в небо взметнулся огненный столп, разбросавший обломки судна по всей сцене, где потом плавали актеры, а их с колосников обрызгивали водой, так что, когда их спасли и вытащили на берег, лица их были такими же мокрыми, как и лица слушателей Торвальда Бака, когда они кричали ему, что он должен рассказать им всю правду о жизни, а он поднял руки, призывая к спокойствию, и сказал: «Мир ждет нас!» В это время Анна под синей тканью все ближе придвигалась к мальчику, создававшему волны, а в церкви не осталось ни одного человека, которого не проняло бы сказанное Торвальдом, даже несколько бразильских моряков, которые прихватили с собой в церковь своих подружек, упали на колени и стали биться курчавыми головами о пол, каясь и тщетно пытаясь вспомнить, сколько человек они за свою жизнь отправили на тот свет. Позднее они образовали костяк той морской миссии, которая из этого города распространилась в самые отдаленные пределы Земного шара, и со временем благодаря ей «Внутренняя миссия» стала датской мечтой, о которой узнал весь мир. Когда Анна, приблизив лицо к лицу мальчика и запустив пальцы в его вьющиеся волосы, уступила непреодолимому любопытству и страстному желанию исследовать суть вещей и расстегнула ему брюки, накалившаяся атмосфера в церкви взорвала стеклянные мозаики на окнах и резные двери и выгнала людей на улицу, где они тесными группами бродили остаток ночи, восторженно распевая песни и пытаясь найти Торвальда Бака и божественную девочку, единственным воспоминанием о которой была горечь во рту, которая, впрочем, постепенно проходила.

Найти их не удалось, потому что они уже уехали. Шатаясь от изнеможения, Торвальд вышел из церкви в сопровождении тех прихожан, которые еще сохраняли рассудок. Они потащили за собой клетку Анны, и мысли их настолько были заняты тем, чтобы поскорее уплыть, что они не обратили внимания на двух детей, которые стояли на углу, крепко обнявшись, и внезапно разомкнули объятия, когда их повозка проезжала мимо. Анна с таким выражением лица, как будто она что-то забыла, скользнула в клетку и соединилась с девушкой, которая отдыхала на серебряном ложе, устав после церковной службы. Когда их судно вышло из гавани, на небе уже занималась заря.

После возвращения в Лаунэс Анна возобновила свои долгие прогулки, и вскоре Торвальд увидел, что она беременна и скоро выполнит свое предназначение. Он никому ничего не сказал, решив, что в свое время жители поселка сами все узнают, и когда все всё поняли, ей назначили почетный караул, который сменялся четыре раза в сутки и сопровождал ее во время прогулок в палящий дневной зной и в промозглые ночи, которые сменяли друг друга все лето.

Анна родила ночью, совершенно неожиданно и без чьей-либо помощи, и Торвальд первым увидел ребенка. Под каким-то надуманным предлогом он распустил почетный караул, гревшийся у костра перед башней. И направился прочь от дома. Он обращался к Богу с жаркой молитвой и собрал в кулак всю силу духа, и лишь когда, уходя, наткнулся на экономку, лицо которой уже стало пергаментным от старости, он на минуту потерял контроль над собой.

— Наш спаситель — девочка, — произнес он.

Домой он не возвращался до восхода солнца, но когда снова вошел в комнату Анны, где ночной холод уже сменился невыносимой жарой, то вновь обрел силу и бесконечное терпение верующего человека. Но когда он увидел, что в комнате никого нет, а потом обнаружил, что церковная касса пуста, и понял, что больше не увидит ни Анну, ни ребенка, и все это — наказание за страшную ошибку, которую он совершил, при том что не знает, в чем эта ошибка состоит, он склонил голову и, пробиваясь сквозь глухоту экономки, прокричал: «Бог дал, Бог взял, да будет благословенно имя Его во веки веков!»