Океан на двоих - Виржини Гримальди Страница 24

нос, что я не понимаю, как моя голова из-за него не падает вперед, волосы у меня, как у Нелли Олесон[11], а зубы растут в шахматном порядке. И потом, я набрала два кило с прошлого лета, я огромная, приходится носить 38-й размер. Мама наблюдает за мной, когда я ем. Однажды я спалилась, когда опустошала тарелку в окно. Мама рассказала об этом доктору, я не знаю, что он сказал, но теперь она не спускает с меня глаз. Это идиотизм – не иметь возможности делать что хочешь с собственным телом!

Я не знала, что Ромен приедет за мной, он сделал мне сюрприз. Велел садиться, мол, мы едем к нему. И я еду с ним, но приходится следить за временем. Мама обещала торт, а до этого мы пойдем в ресторан, как каждый год, и она мне голову оторвет, если я задержусь.

Ромен подарил мне сингл Аврил Лавин и сказал: «Мне бы хотелось, чтобы ты носила короткие топы, как она».

И мы занимаемся любовью. Мне все еще немного больно, я не могу расслабиться. Мне бы хотелось, чтобы он не спешил и это было не так быстро, но я не решаюсь ему сказать.

Он привозит меня обратно вовремя. Мама и Эмма дома, они поют «С днем рождения тебя!».

После ресторана мама достает альбомы с фотографиями и плачет, разглядывая мои младенческие снимки.

– Я знаю, что была страшненькой, но ты все-таки держи себя в руках! – смеюсь я.

– Это правда, ты была страшненькой, – подтверждает Эмма. – Я так и подумала, увидев тебя в первый раз.

– Как быстро прошло время, – всхлипывает мама. – Я хотела бы вернуться назад, чтобы прожить жизнь иначе.

Некоторое время мы рассматриваем фотографии, потом появляется торт. Не какой-нибудь, а мильфей.

«Самый большой кусок звезде дня», – говорит мама, подавая мне торт.

Она не сводит с меня глаз, и я съедаю все до последнего кусочка. Очень вкусно. Больше всего мне нравится верх. Я могла бы есть верхнюю часть мильфея весь день.

Но тогда я не смогу носить короткие топы.

Мама включает музыку. Эмма подкладывает мне еще кусок торта. Я иду в туалет, думаю о своем плоском животике и засовываю два пальца в рот.

Тогда

Июнь, 2003

Эмма – 23 года

Мы уехали вдвоем.

В этот раз было слишком.

С мамой не сладить.

Я думала, что она убьет Агату.

Я побросала вещи в сумку.

Мы сели на автобус, потом на поезд.

Мима открыла нам дверь.

Агата плачет, я тоже.

«Входите скорее, мои дорогие».

Сейчас

9 августа

Агата

9:23

Мне не хочется вставать с постели. Осталось всего три дня, и конец. Эмма долго стучит в мою дверь, я отвечаю ей невнятным ворчанием.

Я не знаю, как жила все это время без нее.

В пятнадцать лет я сломала запястье. Я упала, вытянула руки вперед, чтобы удержаться, и услышала «крак». Боль была настолько сильной, что я ничего не почувствовала. Говорят, так бывает, когда слишком больно, мозг блокирует информацию. Мой мозг заблокировал нехватку моей сестры. Я жить без нее не могла, но смогла прожить без нее пять лет.

Когда она предложила провести эту неделю вместе, моей первой реакцией было «ни в коем случае». Пять дней я тянула с ответом, пытаясь убедить себя, что это, возможно, хорошая идея. Последние дни перед встречей я мотивировала себя, как перед каким-нибудь испытанием, которого можно избежать. В конце концов я приехала, изображая радость, хоть и довольно фальшиво. Когда я увидела Эмму, моя броня пошла трещинами. А сегодня исчезла совсем. Моя сестра и Мима – единственные люди на свете, с которыми я позволяла себе быть собой. Не держать себя в руках, не выделываться. Не прикрываться ничем. Это естественное состояние вернулось. Вчера вечером на танцполе я вновь ощутила ту связь, которая была у нас всегда. Я больше не хочу ее терять.

9:42

Эмма заглядывает в дверь.

– Подъем, лентяйка!

– Гммм.

– Вставай, у меня для тебя сюрприз!

Она входит в комнату и открывает ставни. Я зарываюсь лицом в подушку:

– О подъеме на Ла Рюн не может быть и речи.

Сестра смеется.

– Обещаю, это будет приятнее. Давай, вставай, а то опоздаем.

10:15

Мы едем к Биаррицу. Эмма за рулем. С тех пор как я проснулась, пытаюсь вызнать, куда она меня везет.

– Это едят?

– Я ничего не скажу.

– Облизывают?

– Агата!

– Я имела в виду мороженое, извращенка.

– Конечно!

– Это спорт?

– Не знаю.

– Мы идем в кино?

– Ты теряешь время.

Я машу рукой, больше шансов разговорить Бернардо[12].

При виде огромного паука, ползущего по приборной доске, я сразу забываю о своих расспросах.

Нет, что я говорю, какой паук?

Монстр.

Огромный краб.

Коричневый с толстыми лапами. Он ползет прямо на меня.

Я визжу, Эмма вздрагивает.

– ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!

– Что? Да почему?

– ОСТАААНОВИИИИИСЬ!

Не сознавая грозящей опасности, она не спеша выруливает с круговой развязки и паркуется на обочине. Я, уравновешенная и ответственная, вылетаю из машины, как тост из тостера, и оказываюсь на тротуаре. У меня трясутся ноги, я не могу оторвать глаз от твари, которая спокойно продолжает экскурсию по машине. Сестра наконец видит паука, издает вопль, похожий на предсмертный хрип, и тоже катапультируется.

– Что будем делать? – спрашивает она, прячась за моей спиной.

– Подожжем машину.

Ее молчание наводит на мысль, что она всерьез об этом размышляет.

– Я не вернусь внутрь, пока он не выйдет. Или он, или я.

– Скажи это ему, может, он тебя услышит.

Я пошутила, но Эммин юмор явно остался на водительском сиденье. Она делает шаг к машине, уставившись на насекомое, которое больше не двигается. Намечается дуэль, напряжение достигло высшей точки:

– Или ты, или я, ублюдок. И я сильнее тебя.

– Если это его не впечатлит…

Паук еще не сказал своего последнего слова и ползет к дверце. Сестра пятится и молит почти в слезах:

– Пожалуйста, выйди! Я сделаю все, что ты захочешь!

Для меня это слишком, я разражаюсь хохотом. Она пытается остаться серьезной, но долго продержаться не может. Мы обе плачем от смеха на тротуаре перед уставившимся на нас пауком.

10:29

Благодаря вмешательству прохожей, которая вытолкала паука из машины книгой, мы смогли отправиться дальше. И приехали вовремя в центр талассотерапии, где Эмма заказала нам обертывание и массаж.

– Я подумала, это именно то, что нам нужно, – сказала она.

Меня ведут в кабинку, а она уходит в другую. Впервые в жизни я иду на массаж. Массажистка говорит, что я должна надеть бумажные трусики, они лежат на столе, и лечь, после чего оставляет меня одну. Я раздеваюсь, вешаю одежду на крючок, выключаю звук в телефоне и достаю упомянутые трусики из упаковки. Тут же возникает проблема: я не знаю, какой стороной надевать эту штуку. Я хочу сказать, мне скоро сорок, я носила в жизни разные трусы, с высокой посадкой и с низкой, стринги-ниточки, утягивающие, из чистого хлопка, кружевные, шортики, танга, боди, но такие – никогда. Обе стороны одной ширины, и, судя по всему, производителям урезали бюджет. Это двойные стринги, они могут подойти человеку с двойным задом, но это, к сожалению, не мой случай. Я уверена, что, если пукнуть, они засвистят, как стручок акации. Интересно, какую часть анатомии это должно скрывать. Может быть, я не расслышала и она сказала не «трусики», а «головная повязка»?

В дверь стучат. Пора подготовиться.

Я кое-как натягиваю головную повязку на лобок, и массажистка возвращается.

– Вы предпочитаете расслабляющее обертывание или стимулирующее?

– А в чем разница?

– Расслабляющее обертывание расслабляет, а стимулирующее стимулит.

Я выбираю то, что «стимулит», задумавшись, я ли не знаю этого слова, или у нее проблемы с французским языком.

В ту же секунду, как она начинает, я жалею, что не выбрала расслабляющее.

Тогда

Октябрь, 2003

Эмма – 23 года

Аудитория огромная, но нас так много, что некоторые студенты сидят на полу. Сегодня второй день