Кризис чужого возраста - Маша Трауб Страница 21

И на нас возлагались особые надежды и ответственность. Любой проект, дополнительный кружок, участие в самодеятельности – нас с братом записывали туда первыми, не уточняя, хотим мы этого или нет. Считалось, что мы не подведем, все сделаем вовремя, потому что наша мама – учительница. Уж она-то проследит. Мой брат, сцепив зубы, терпел. Я периодически взбрыкивала, но учителя смотрели на меня с укоризной, будто я при них в занавеску высморкалась. Что для дочери заслуженного учителя совершенно непростительный поступок. Так что мы с братом старались соответствовать ожиданиям и быть достойными своей матери.

Когда после девятого класса уехал мой брат, мама всем преподносила это как ее великую родительскую и педагогическую заслугу – сын хочет большего, стремится получить лучшее образование, стать самостоятельным. То, что Игорь считал дни до отъезда, она никому не рассказывала. Брат был готов уехать куда угодно, лишь бы подальше от дома, от матери. Даже когда он звонил, по моему голосу всегда чувствовал, дома мама или нет. Если ее не было, мог поболтать со мной подольше. Рассказывал смешные случаи про общагу, однокурсников, про девушку, которая ему нравится. Про то, как полюбил гулять по ночам. А когда мама была дома, брат становился очень лаконичным – все хорошо, сессию сдаю.

Когда я после школы уехала поступать, мама опять всем рассказывала, как ее дочь хочет продолжить семейную династию и стать преподавателем у малышей. Это было не так. Я не хотела преподавать в младших классах, но мечтала стать учителем русского языка и литературы в старших. И да, желала вырваться из родительского дома всеми возможными путями. Если это называлось – продолжить семейную династию, я согласна. Но ни за что бы не вернулась в «нашу» школу, как называла ее мама, и все для этого сделала. Получилось так, как я и мечтала. Могу сама составлять учебный план, посвятить отдельный урок произведению, не входящему в обязательную программу. Могу спорить с учениками, рассуждать, учить подростков чувствовать, плакать над текстами, сострадать героям, а не только готовиться к тестам. Мама, когда я однажды поделилась с ней своей программой, поджала губы и замолчала.

– Я хочу научить детей думать, мыслить, рассуждать, а не просто заучивать тексты для ЕГЭ, – пыталась объяснить я.

– Детям нужно говорить, о чем они должны думать, – категорично заявила мама.

Тут меня просто передернуло.

– Нет, это неправильно! – чуть ли не закричала я.

– Дети не способны размышлять. Они говорят словами своих родителей или друзей. Уж поверь мне. Ты решила, что можешь изменить их сознание? Ну, дерзай. У тебя все равно ничего не получится, – отрезала мама.

Да, вот это – у тебя все равно ничего не получится, если будешь действовать не так, как положено, – мама вбивала нам с братом в головы с раннего детства. Нужно быть послушными, верить каждому слову учителя, соблюдать правила, шаг вправо, шаг влево – расстрел.

Брат мне рассказывал, что ему тяжело приходится в институте. Там не было шаблонов – приходилось решать самому, как выйти из сложной ситуации. И он терялся, потому что мама нам с детства твердила – у тебя не получится, если будешь действовать по собственной инициативе. Ты ребенок, подросток, взрослому виднее. Мне тоже было сложно. Я ломала сознание не только своих учеников, но и свое собственное вместе с ними.

Когда только начала преподавать, часто звонила маме за советом. Но очень скоро звонки стали бесполезными. Мама не понимала, о чем я говорю, о чем тревожусь. Мы находились будто на разных радиоволнах. Ей были чужды мои сомнения, волнения, переживания. Она считала, что в детей знания нужно «вбивать».

– Я закладывала в младшей школе то, чего детям хватало до седьмого класса! – гордо объявляла мама.

– Да, но после седьмого класса они перестают быть маленькими детьми, с ними нужно разговаривать, а не вбивать, – спорила я.

– Можно подумать, с вами Сычева церемонилась! – парировала мама.

Эмилия Павловна Сычева – преподаватель русского языка и литературы в старшей школе. Еще одна легенда. Несмотря на красивейшие имя и отчество, ее все называли по фамилии – и ученики, и учителя. За глаза, конечно же. Будто в нашем городе не может жить Эмилия, только Натальи или Елены. Сычева с нами точно не церемонилась, заставляя учить стихи и прозу. Если в каком-то классе она вела русский язык, все учили правила в рамочках. У Сычевой все было в рамочках, графиках, стрелочках и квадратиках – и русский, и литература. Про любовь к языку она нам не рассказывала. Про чувства в литературе тоже. Зато мы прилично писали обязательные работы, в которых нужно вставить пропущенные буквы и выявить основную мысль текста. Прилежно заучивали ударения в словах, склонения числительных и так далее. Не могу сказать, что это не пригодилось. Да, пригодилось. Вколочено намертво. Но к любви к языку, слову, чувствам это не имело никакого отношения. Я же хотела рассказывать детям именно про чувства. Чтобы они слышали стихотворение, а не просто его зазубривали, не понимая половины слов. Я объясняла детям каждое слово, каждую метафору. И они откликались. Я не могла признаться им, что многие значения слов из стихов, которые знала наизусть со школы, не понимала. А поняла, только начав разбираться самостоятельно. По сути, училась вместе со своими детьми, старшеклассниками. И была им благодарна за вопросы, споры, сомнения. Мне такое в школе не позволялось.

Мама умерла. Мне позвонила соседка по этажу, тетя Эля. Она плакала. Я нет. Тетя Эля сказала, что у нее были запасные ключи, так что дверь и замок не взламывали, менять не придется. Отчего-то этот факт казался ей очень важным. Будто смена замка в двери сложнее организации похорон. Я ее поблагодарила. Она еще раз сказала, что это хорошо – дверь не ломали. Возможно, у соседки были свои страхи.

Мы с братом приехали, как только смогли. Сообщать о смерти мамы не пришлось – слухи сами разлетелись. Мы сидели в пустой квартире и не знали, что делать.

– Может, еще кому-то надо сообщить? – спросила я у брата.

– Кому? – спросил Игорь.

– Не знаю. Отцу? – я не собиралась задавать этот вопрос. Само вырвалось. Не знаю почему.

– Зачем? Думаешь, ему это важно спустя столько лет? – пожал плечами Игорь.

– Не знаю. Но вроде как правильно. Он наш отец как никак, – заметила я. – Может, ему стоит узнать, что мать его детей умерла.

– И где ты собираешься его искать? – Игорю явно не нравилась моя идея.

– В Новосибирске. Мама же говорила, что он там живет. У него новая