Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова Страница 2

– А то, Петровна, ты не знаешь? Весь город говорит: Веснин сегодня дочку из Олунца встречает, – отозвалась товарка. Она чуть наморщила лоб и старательно выговорила: – Из пансиона. О, как! Нашей городской гимназией побрезговали. Зазнался Иван Егорович, как разбогател. А ведь смолоду простой мужик был. Как и все мы лаптём щи хлебал. Жена его, покойница, бывало, сама в лавке сиживала. Точно помню, я у неё жестяную мерку для крупы купила. Хорошая мерка. До сих пор у меня в мешке с мукой лежит. – Марья осуждающе свела брови и понизила голос: – Мне Анисья, нянька Анны Весниной, сама рассказывала, что в том пансионе девок учат по-французски разговаривать да господские танцы танцевать. Срамота! Лучше бы пироги стряпать научили да носки вязать.

– Может, их и учат, откуда ты знаешь? – возразила Петровна, позвякивая вёдрами.

– Скажешь тоже! Нешто ваша барыня умеет пироги печь?

– Не умеет, – вздохнула баба, – врать не буду. Моя барыня пироги только трескать умеет за обе щёки. А больше всех рыбник со щукой уважает. Я его знаешь как пеку!

– Ты, погоди, погоди про рыбник, Петровна! Ты мне по чести ответь: как думаешь, Анька Веснина тоже нос кверху драть будет, али придержит норов? Что твоя барыня на эту тему рассуждает?

– А я почём знаю. Я с барыней беседы не беседую. У стряпухи дело какое: наварила щец погуще, бланманже по формам разлила, да и на боковую, подушку давить.

– Думаю, будет Анька из себя барыню корчить, – не унималась Дарья, жадно высматривая, как Веснин торопливо вышел из лавки и, на ходу одёргивая синий сюртук, зашагал в сторону нового дома, располагавшегося на центральной улице города. – Ну, да ничего. Жизнь обломает…

Колокол, глухо ухнув на прощание, замолчал, уступая место разноголосому шуму просыпающейся торговой площади: крикам приказчиков, ржанию лошадей и скрипу тележных колёс. Всех тех звуков, что до краёв наполняют большие и малые города и городишки Российской Империи от моря до моря.

– Едет, едет! – закричали мальчишки, провожая глазами лёгкую двуколку, на которой недвижимо сидела русоволосая девушка в скромной одежде. – Дочку Веснина привезли!

Не обращая внимания на перебегающих дорогу прохожих, кучер лихо завернул за угол, приподнявшись на козлах, дёрнул вожжами и остановил повозку возле крепкого двухэтажного дома, срубленного на манер особняка полицмейстера господина Потапова, с парадным входом, окаймлённым резными наличниками.

– Пожалуйте, барышня.

Опираться на протянутую руку кучера девушка не стала, а, чуть напружинясь, легко спрыгнула с двуколки навстречу распахнувшейся двери.

– Аннушка!

– Батюшка! Нянюшка!

Девушка с любовью обвела глазами сияющие лица родных и, обернувшись, с чувством перекрестилась на золотые купола собора, видные с любой точки города:

– Слава Господу, наконец-то я дома!

Чуть отступив назад, она в пояс поклонилась отцу, лукаво стрельнув глазами в сторону няни Анисьи.

– Принимайте хозяйку!

– Примем, примем, – заворковала старушка, безотрывно любуясь на свою красавицу, выпестованную ею с самого рождения, – дай хоть насмотреться на твоё белое личико да на щёчки румяные.

Призывая в свидетели Веснина, нянюшка ласково подтолкнула к нему зардевшуюся от радости Анну, которая и в самом деле была хороша той неброской северной красотой, столь созвучной с мягкими красками короткого прохладного лета родного края.

– Девица как девица, – пробурчал довольный похвалой отец, троекратно целуя дочку, – полно этаких в каждом доме, куда ни глянь.

– Э, нет, Иван Егорович, наша-то покраше других будет, – принялась возражать Анисья столь рьяно, что, глядя на раздосадованную няню, Анна не удержалась от смеха. Сегодня её радовало решительно всё. Какое счастье вернуться домой, да ещё из закрытого пансиона, где с самого отрочества девушек держали в отменной строгости.

В Олунецком пансионе для девиц мещанского и купеческого сословия Анна пробыла ровно двенадцать лет, наезжая в Ельск лишь на короткие каникулы: два раза зимой и один раз летом.

Пребывание дочери в пансионе обошлось Веснину в круглую копеечку. Попасть туда было непросто: очень уж много состоятельных родителей желали препоручить своих чад заботам благонравной хозяйки пансиона – баронессе фон Гук, которая сумела поставить женское образование в Олунце не хуже, чем в Смольном институте благородных девиц.

Ежедневно девушек поднимали ровно в шесть часов утра, потом заутреня, короткий завтрак, и уже через час воспитанницы сидели за партами, внимательно слушая очередной урок.

Заниматься приходилось много: девочек учили Закону Божиему, русскому и иностранным языкам, арифметике, рисованию, танцам, музыке и рукоделию. В среднем возрасте прибавлялись история, география, физика и химия, а старшеклассницам доставались словесные науки, архитектура, скульптура, геральдика, токарное дело и педагогика.

Химия и физика давались Ане Весниной туговато, а вот лекции по словесности и истории она могла слушать сутки напролёт. Недаром учитель истории господин Свешников выделял её среди всех воспитанниц.

– С вашим складом ума, мадемуазель Веснина, стоило бы заняться чистой наукой, а не купеческим делом, – вздыхая, сетовал он, выводя в ведомости очередную оценку «отлично», заработанную воспитанницей.

В душе Анна с ним соглашалась. Ей совершенно не хотелось продолжать отцовское дело. Слова «археология», «Древний Рим», «старинные манускрипты» звучали для неё гораздо привлекательнее названий «векселя», «закладные» и «жестяная мануфактура».

Многие купеческие дочери из их класса хвастались друг перед другом, что сразу после замужества выправят себе купеческое свидетельство и будут самостоятельно вести дела, но Анне про мануфактуру, а того паче, про замужество, было и думать страшно. Хотя она была уверена, что батюшка никогда не станет неволить единственную дочь.

Аттестат об окончании пансиона воспитанницам выдали в конце мая, перед Троицей. «Успею поклониться матушкиной могилке», – заторопилась домой Аннушка, наотрез отказавшись от выпускного бала.

– Зря, зря, – пропела ей на ухо лучшая подруга – дочь торговца рыбой Мариша Воронова, – предполагают, что на бал приедет из Петербурга брат баронессы, майор фон Гук. Между прочим, холостяк!

В ответ на Маришино замечание, Аннушка шутливо чмокнула её в щёку, но решения не переменила. В последнее время родной Ельск снился Ане каждую ночь. Он представал таким, каким она запомнила его в раннем детстве: с крепкими рублеными домами на центральной улице, с родником святой Параскевы-Пятницы, хлещущим студёной струёй в жёлоб, выдолбленный из деревянной колоды, с чистой и быстрой речкой Урстой, делящей Ельск надвое: на торговую часть, именуемую Успенской, и людскую – Никольскую.

Изначально семья Весниных жила в Никольской части, прямо возле церкви Николы Угодника. Там лет двадцать назад дед Егор Фокич первую торговлю открыл. Продавал жестянку: плошки, ложки да лужёные чаны. Отец дело расширил. Сперва мастерскую открыл,