Близости - Кэти Китамура Страница 2

наверное, такую видела. И она уселась на табуретку напротив меня. Яна выросла в Белграде: мать — сербка, отец — эфиоп, потом, во время войны, ее отправили в школу-пансион во Франции. В Югославию — или, вернее, в то, что теперь зовут бывшей Югославией, — она так и не вернулась. И где она, та самая кухня мечты, которая наконец более-менее воплотилась?

Мечта сбылась, поздравляю, сказала я, и Яна улыбнулась. Да, это здорово, кивнула она. Не так-то все это просто: и найти квартиру, и чтобы одобрили кредит, — она тряхнула головой и сделала дурашливое лицо. Попробуй-ка получи ипотеку, если ты одинокая черная тетка и тебе за сорок. Яна потянулась за бокалом вина. Ну да, я просто ходячая джентрификация. Но жить-то где-нибудь надо…

И тут с улицы ворвался рев сирены. Я нервно дернулась, подняла голову. Машина приближалась — и звук нарастал, затапливая квартиру. Красные и оранжевые огни завихрились по стенам кухни. Яна нахмурилась. Снаружи хлопнула дверь, глухо заворчал мотор. Полиция тут постоянно, сказала Яна, беря бокал. Здесь у нас пару человек ограбили на улице, а в прошлом году так и стреляли. Но мне не страшно, быстро добавила она. Пока она говорила, где-то рядом взвыли еще две сирены. Яна взяла вилку и продолжила есть. Она медленно жевала, а хор сирен заливался все громче. Все как в Лондоне, сказала Яна, в тех районах, где я жила. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум. Гаага — она такая, здесь привыкаешь к спокойствию и поневоле забываешь, каково оно в большом городе.

Вой сирен стих, и мы сидели, почему-то тоже умолкнув. Там что угодно могло быть, наконец выдавила я. Поскользнулся человек в ванной, или кому-то с сердцем плохо стало на кухне. Яна кивнула, и я поняла, что охватившая ее тревожность — это не про страх перед насилием, по крайней мере не только про него, а про то, что она по-другому ощутила себя в собственном доме. В один миг ее квартира перестала быть островком безопасности, которую она так долго пыталась обрести, и сделалась чем-то другим — чем-то более зыбким и ненадежным.

Весь остаток вечера мы просидели загруженные, и довольно скоро я сказала, что пойду. Я зашла в гостиную взять свои вещи и, натягивая пальто, глянула сквозь занавески вниз, на улицу, уже залитую тусклым светом фонарей. Никого, если не считать огонька сигареты — мужчина выгуливал собаку. Он кинул окурок на землю, дернул поводок и скрылся за углом.

Яна прислонилась к стене с чашкой чая в руках, вид у нее был совсем усталый. Я ей улыбнулась. Ты бы отдохнула немного, сказала я, и она кивнула. Открыла мне входную дверь и на пороге внезапно ухватила меня за руку. Ты, главное, осторожнее на трамвай иди, ладно? Она это сказала так тревожно и держала так цепко, что я даже удивилась. Яна отпустила меня и шагнула назад. Ну, я к тому, что осторожность никогда не помешает, пояснила она. Я кивнула и едва успела развернуться, как Яна закрыла дверь у меня за спиной. Щелкнул замок, потом второй, и стало тихо.

2

Я жила в центре, мой район очень отличался от Яниного. Еще до приезда я подобрала себе по объявлению в интернете квартиру с мебелью. Гаага — город вообще не дешевый, но дешевле, чем Нью-Йорк. И в результате я сняла квартиру, слишком просторную для одного человека: с двумя спальнями, гостиной и столовой.

Какое-то время я приспосабливалась к размерам квартиры, непривычности добавляла еще и мебель, чересчур невыразительная для таких площадей. Диван-футон в гостиной, компактный обеденный уголок в столовой — пространство было обустроено и как временное, и как безликое. Подписывая договор аренды, я думала, что шикую — столько места, — помню, как ходила по квартире и мои шаги отдавались эхом: вот тут будет спальня, вот тут, наверное, кабинет. Постепенно ощущение необычности отступило и размеры квартиры перестали казаться такими уж внушительными. И то, что жилье временное, с этим я тоже свыклась, хотя вчера, возвращаясь от Яны, я подумала, до чего же легко она обжила свою квартиру, и внутри шевельнулась неясная тоска.

Наутро, когда я проснулась, было еще темно. Я сварила кофе, набросила пальто и вышла на балкон — вот еще один бонус моей квартиры, и я им неизменно пользовалась, даже в стылые зимние месяцы. Я втиснула на балкон маленький столик, у стены поставила единственный складной стул, а рядом расставила растения в горшках, они, правда, теперь зачахли. Я села. Было совсем рано, на улицах — никого. Гаага — очень спокойный город и напряженно цивилизованный. Но чем дольше я тут жила, тем сильнее ощущала: всеобщая учтивость, бережно сохраняемые здания, прилизанные парки — все это таит в себе какую-то смутную тревогу. Я вспомнила, как Яна вчера сказала: мол, Гаага — она такая, здесь привыкаешь к спокойствию и поневоле забываешь, каково оно в большом городе. Видимо, так и есть, мне все чаще приходило в голову, что смиренное лицо города скрывает сложную и противоречивую натуру.

Вот, скажем, на прошлой неделе я ходила по магазинам в Старом городе, там на людной пешеходной улице мне попались трое людей в рабочей одежде, за ними по пятам следовала машина. Двое сжимали в руках какие-то тонкие пики, а третий удерживал широкую насадку, торчавшую из машины, словно вел слона за хобот. Сама не знаю зачем, но я остановилась поглазеть — возможно, мне стало любопытно, что это они делают так неспешно.

Они подходили все ближе и ближе, и я смогла разглядеть наконец, чем же они заняты. Двое мужчин с пиками тщательно выковыривали окурки, застрявшие между камнями булыжной мостовой, один за другим, кропотливый труд — вот из-за чего они ползли черепашьим шагом. Я глянула себе под ноги: вся земля была усеяна окурками, при том что даже на этом отрезке улицы стояло несколько мусорок, вполне досягаемых. Двое мужчин продолжали свою охоту, а третий шел за ними со слоноподобным пылесосом, прилежно втягивая мусор с помощью машины, чей барабан вмещал, наверное, уже тысячи, если не сотни тысяч окурков — и каждый из них исчез с улицы стараниями этих людей.

Эти трое — почти наверняка мигранты, к примеру из Турции или из Суринама. Между тем сама историческая эстетика города диктует потребность в их труде, не говоря о беспечности богатых обывателей, которые бездумно швыряют окурки на тротуар, когда в нескольких футах от них — специально оборудованные