Рыба для кота - Ирина Степановская Страница 17

– Ты собаку кормила? Если нет, то я подожду в машине. Пойду с ней погуляю. Она поест, и ты выпустишь её из подъезда. – Джери известен этот ритуал. Он длится почти всю её жизнь.

Я стою у окна, прижавшись лбом к стеклу, загородившись ладонями от электрического света, и пытаюсь разглядеть двор внизу. Все места на стоянке машин уже заняты, кроме одного, нашего. Все вернулись домой, только он, мой муж, с каждым вечером возвращается все позднее.

Собака громко вздохнула за моей спиной.

– Ну, что, Джери, давай буду тебя кормить.

Она приподнимается на передних лапах, повёртывает морду, следя за моими передвижениями. Я усмехаюсь, мы с ней обе не молодеем. Раньше она при стуке миски вскакивала и мчалась в кухню, виляя хвостом. Теперь у неё, видимо, болят кости. Если считать собачьи года относительно возраста человека, то, согласно принятому коэффициенту один к шести, Джери теперь существенно старше меня. Почему собаки живут так мало?

Я сыплю в её миску корм, нарезаю мясо, обвариваю его кипятком.

– На, Джери, ешь!

Она ест, а я опять подхожу к окну. Нет, не подъехал. На нашем месте между машинами зияет черный мокрый асфальт. Что за мука так ждать каждый вечер! На мой стандартный вопрос: «Почему так поздно?» – я теперь всегда получаю стандартный ответ:

– Много работы.

– Но раньше ты приходил вовремя?

Пожатие плеч в ответ:

– То было раньше.

И больше невозможно вытянуть ни словечка. Стандартный ужин у телевизора, стандартный отход ко сну. Моя тихая жалоба перед сном: «Мы с тобой никуда не ходим, ни о чём не разговариваем…»

И такой жене громкий, равнодушный ответ:

– Знаешь, я устал. О чём говорить? А гулять тебя и не выгонишь. Даже с собакой. Сама вечно ждёшь меня с работы, чтобы я ней ходил.

Это правда, я жду. Холодно, не хочется одеваться. Тоскливо ходить одной под дождём. Даже с собакой. Да и Джери теперь не та, что раньше. Не хочет много гулять. Пройдёшься с ней до угла, она там присядет на травке и домой. Нет, в принципе, она все ещё любит прогулки. Но это по выходным, когда мы с мужем всё-таки вместе выходим с ней из дома и идём рядом, но думаем каждый о своём. И тогда она идёт чуть впереди или сзади и время от времени грустно вздыхает.

Слышу стук и как бы шуршанье. Характерный звук. Это она вылизывает миску. Значит, пора. С возрастом у собак бывают проблемы. Надо скорей выходить. Надеваю пальто, сапоги, беру зонтик. Собака уже ждёт меня у двери.

– Сейчас, Джери. Пойдём.

Под ошейник она сама подставляет шею, выходим. Только бы не смотреть в сторону стоянки машин. Чёрная дыра. Противно. Я увожу Джерри в сторонку. Она медленно шагает рядом со мной. Идём по дорожке мимо домов. Во всех окнах свет. Где-то смеются. Где-то шумят. Всё лучше, чем темнота, неизвестность. Отстёгиваю поводок.

– Иди, Джери, гуляй.

Вяло она трусит в сторону кустов. А может, я всё себе накручиваю? И то, что сейчас происходит у нас с мужем, это обычная жизнь, так бывает у всех?

Собака подошла ко мне, посмотрела. «Домой?» Смотрю на часы. Десять минут ещё не гуляли. – Нет, Джери. Ты всё лежишь, а нужно двигаться. Пойдём вдоль газона, пройдёмся.

Наша собака родилась овчаркой. Она ещё не знала, что мы, её будущие хозяева, существуем; ей только-только исполнился месяц, и её мотали по каким-то случайным людям. К одному из таких муж пошёл о чём-то «надо поговорить», в свою очередь тоже не подозревая, что Джери уже родилась и существует. Мужские разговоры часто заканчиваются какой-то непредсказуемой фигней, и вернулся он домой поздно, с непонятного значения улыбкой и в оттопыренной на груди куртке. Вообще-то, за вечерними разговорами в кухне, особенно по выходным, когда обстановка располагает к мечтательности, мы рассуждали о том, что неплохо было бы завести собаку и гулять с ней по вечерам, но разговоры эти были ничем иным, как пустым сотрясанием воздуха.

В тот день, когда из кухни я услышала звук открывшегося на нашем этаже лифта, я сама отворила входную дверь. Вот тут-то и явились мне два блестящих глаза из темноты меховой подкладки.

– Кто это?

– Настоящая немецкая овчарка, – ответствовал муж, доставая щёнка из теплых недр куртки и ставя его в коридоре. Собачка тут же сделала лужицу на полу.

В моём представлении немецкие овчарки должны были быть другими. Правда, я видела их только на поздравительных открытках. Миленькие бутузы с крепкими лапами и округлыми животами играли обычно где-нибудь на газонах в ухоженных дворах или, в крайнем случае, на чистых, красивых паласах. Этой собаке до тех было далеко. Очень маленькая, чёрненькая, абсолютно не пушистая, тощая, хвостик длиной с мизинец, острая мордочка с огромными ушами, казалось, они и были самой выдающейся частью во всём её облике. Передние лапы довольно длинные для маленького худого тельца и совсем не мощные, а задние – кривоватые и тонкие. Всё это никак не тянуло на породистую собаку.

– Разве это овчарка?

– Стопроцентно. Так мне сказал мой знакомый.

– Тот, у которого ты сейчас был?

– Ага.

– Почему же он не оставил её себе?

– Потому что ему тоже кто-то этого щенка подарил, а его жена боится собак и, в общем, он никогда не хотел собаку. И если честно, щенка передают из рук в руки уже целую неделю. Мне просто жалко стало эту псину.

Щенок забился в угол, подмяв под себя мой зимний замшевый сапог. Передние лапы он положил рядом на голенище и внимательно смотрел на меня. Треугольники ушей возвышались над его головой, как две пирамиды Хеопса.

– Мой знакомый сказал, что он видел мать этого щенка. Настоящий волкодав. Ростом тебе по грудь.

– А отца этого щенка тоже кто-нибудь видел?

Муж разделся и прошёл в кухню.

– Есть у нас что поесть?

– Суп и котлеты. – Я пошла накрывать на стол.

Аромат еды заполнял кухню, коридор и нашу единственную на то время комнату, но щенок, к моему удивлению, не вышел из коридора и не пришёл к нам, а остался сидеть в своём углу на моём сапоге и продолжал так же внимательно наблюдать за нами из своего убежища. Потом Джери всю жизнь будет считать этот угол своим законным местом.

– Как его зовут? – спросила я.

Муж двумя пальцами цапнул котлету со сковородки.

– Я забыл.

– Однако.

– У породистых собак сложные имена. Ну, мне так сказали. Их дают по тем буквам, по которым звали их родителей, бабушек и дедушек. Я всего этого не запомнил.

– Что-то не похоже, что тут шикарная родословная.

– Ещё существуют какие-то дополнения к правилам, – сказал он с полным ртом.

– Не волнуйся, дворняжкам никакие дополнения ни к чему. Вырастет криволапая и с хвостом колечком.

Муж прочно сел за стол и взял в руки ложку.

– Я вспомнил имя, – сказал он. – Джери.

– Это вроде мужское. Значит, это «он»?

Муж вышел из-за стола, подошёл к щенку и поднял его двумя руками.

– Сама смотри.

Я посмотрела, но в нужном месте не увидела ничего, кроме худого щенячьего живота, покрытого редкой шерстью.

– Девочка. Переименовывать надо.

– Она уже была то ли Дусей, то ли Дуней, а Джери может быть именем и женским, и мужским, как Евгений.

Ни Джери, ни Евгений были мне в тот момент не нужны, но не выгонишь же собаку на улицу.

– Чем её кормить?

Муж пожал плечами

– Если хочешь, я спрошу.

Но его приятель, очень радостный от того, что удалось удачно сбыть непрошенное приобретение, к телефону не подошёл. И судя по виду, собаку он и не кормил. Я подогрела молоко и наугад сварила геркулесовую кашу, положила её в блюдечко, отнесла в коридор. Только тогда щенок расстался с моим сапогом и неуверенно на шатающихся лапах подошёл к еде. Молоко он вылакал сразу, а кашу стал пробовать. Я удивилась, что такая худая собака не набрасывается на еду, осторожничает. Мне показалось это хорошим знаком почему-то. Я села на пол в коридоре и подвинула блюдечко к самой её морде.

– Ешь давай. Вкусно.

Щенок осторожно