7 октября - Александр Викторович Иличевский Страница 13

- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Автор: Александр Викторович Иличевский
- Страниц: 30
- Добавлено: 2025-01-24 09:01:52
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
7 октября - Александр Викторович Иличевский краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «7 октября - Александр Викторович Иличевский» бесплатно полную версию:«7 октября скомкало душу, и естество стало неотличимо от тела». 7 октября горе сгустилось над пустыней и полилось нескончаемым потоком. В глубине этого потока неумолимое время несет Ивана Глухова и его близких. Глухов то и дело мысленно бродит по улочкам и переулкам своего недавнего прошлого, пока замершее настоящее превратилось во всеобщую вязкую неизвестность. Глухов не может позволить себе остановиться, ему жизненно необходимо выплыть и выжить: поток разлучил его с самым дорогим на свете человеком и Глухов обязан его найти.
Нет ничего более загадочного, чем влечение. Вопрос не в том, почему оно существует, но как происходит выбор торжества, с которым богиня решает воплотиться в той или иной особе для того или иного мужчины.
Для кого
Для поклонников прозы Александра Иличевского, для тех, кто следит за актуальной литературой, любит стилистически виртуозные тексты насыщенной эмоциональной концентрации.
Глухов помнил, как после особенных нравственных и эмоциональных перегрузок он думал не без спортивного самодовольства: как это только я еще не спятил, вот ведь чудо! И наконец он сошел с ума – так, что еле тогда выбрался.
7 октября - Александр Викторович Иличевский читать онлайн бесплатно
На гаражной стоянке ему позвонил Йони («А, черт, договаривались же» – «Отпирай!») – и вскоре подвальный этаж огласился сдержанным рокотом, издаваемым великолепным антрацитовым Ducati Diavel. Иван совсем забыл, что обещал отвезти друга, как обычно, в аэропорт, а тут он, Йони, и сам нарисовался. Мотоцикл был самой ценной вещью в его жизни, соперничая разве что со снайперской винтовкой. Место жительства – барак-бунгало в пустыне, в Ницане, на границе с Египтом, где они когда-то познакомились на раскопках, – было не в счет, потому что поставить холодильник с пивом и газовую плиту посреди песков можно и бесплатно, была бы солнечная батарея. Мотоцикл Йони, по справедливости, являлся произведением искусства (дизайна и технологии) в не меньшей мере, чем его владелец. На Ducati Diavel можно было смотреть неотрывно, как на некую вещь из музея в Милане. Глухов не раз давал мотоциклу друга приют на своем парковочном месте и отвозил Йони в аэропорт, потому что рейсы Фонда дружбы, в котором тот работал, привозя из Украины и Молдовы новых репатриантов, требовали регулярности. Сам Йони был под стать байку – умеренный плейбой, отлично держащий форму в свой полтинник. Любимец женщин, действительный и действенный патриот Государства Израиль, человек думающий и вызывающий размышления – и лидер патриотической молодежи, которой он верховодил в молодежном центре в Ницане.
Часы тогда остановились. И стрелки с тех пор не двигались. На одной из них он висел, подцепленный под кожу. Сняться с нее не удавалось. Получится это только, когда время снова сдвинется с места.
В последовавшую после 7 октября ночь ему снова снилось, что он кит. Этот сон он уже видел – в первые дни после рождения сына. Сновидение состояло из тишины, парения в толще темнеющей впереди и вглубь бездны, из слабых зовов самки и детеныша – протяжно-тоскливого и тонкого, – на них он устремлялся всем существом, хоть и не мог уловить направление, по инерции бездна набегала, влекла. Он зависал в одиночестве пустоты, ждал, когда опять услышит стон, чуть подвигался и трогался дальше в величественной нерешительности, синее сердце тьмы поворачивалось внизу бескрайней сферой. Огромный и невесомый, сильный и некрасивый, но мощный величественной огромностью, он трепетал всем существом, когда вдруг вновь раздавался зов, и пульсировал навстречу. Кит рыскал, он без усилия поспевал за ним, менял курсы, чтобы запеленговать точнее – по тому, как стон наполнял голову и сердце, – под разными углами. Но вот тревожное видение стало иссякать, тишина, пронизанная тоской, истончилась, нахлынула глухота, горизонт тьмы возвысился, застил даль, пустота сгустилась в просторном сердце – и, задохнувшись всхлипом, он рванулся с кровати, поискал на тумбочке сигареты, жадно закурил, дрожа, размазывая слезы, стараясь отдышаться… Схлынувшая волна сна почудилась ему одухотворенной.
Из-за беспомощности он стал ездить на митинги у театра «Габима» в Тель-Авиве. Собрания семей заложников в центрах психологической помощи быстро стали его добивать еще больше: как и Артемка, он не любил обниматься, он чурался ласки, тем более от незнакомых людей, а там этого было навалом и в целом чем-то напоминало собрания анонимных алкоголиков, из любопытства когда-то посещенные в Иерусалиме на площади «Давидка». Он еще сильнее чуял во всем этом непоправимость. Где-то глубоко и вне связи с реальностью он понимал, что люди просто не способны перенести ту боль, которую приставили к нему как оружейный ствол. Ни от него самого, ни тем более от психологов-добровольцев нельзя требовать хотя бы малой серьезности, хотя бы толики погруженности в то, чему они вызвались сопереживать своими объятиями и разговорами. Беседы были в пользу бедных – совсем не как у Володянского (вот когда Глухов понял, что Офер – профессионал, способный не только лечить, но и выстоять, прислониться спиной к спине больного для круговой обороны). Скорбящие демонстранты были бодры, и это тоже его оскорбляло. Добровольцы психологической помощи вели разговоры чаще советами – какие таблетки принимать, – чем смыслом, наверное, это и было нужно в первую очередь, по крайней мере честно и действенно. А так – «мы с вами», «мы победим только вместе», «вместе мы победим» и так далее – это мало чем отличалось от тех слоганов, что звучали в общественном транспорте, произносимые мужественным, глубоко прочувствованным тоном сразу после объявления следующей остановки. «Каково водителям-арабам это слышать?» – не раз задумывался Глухов, и его подташнивало и от этого тоже, хотя, понятно, тут от всего есть повод умереть. И от стыда, и от ужаса – потому хотя бы, что Артемка не переносил никаких прикосновений – это было следствием «аутистического спектра», благодаря которому многое в детстве его сына шло не слишком правильно, а на коррекцию у Глухова не хватало ни ума, ни опыта, при том что позже он обвинил в этом себя, поскольку сам в детстве поздно заговорил, а не генетику. Прикосновение – будь оно ласковым или грубым – вызывало у Артемки приступ неприязни. Это им скрывалось, чтобы попасть не в «джобники», то есть к тем, кто выполняет малоответственную работу в штабах, а в среду нормальных солдат, может быть, не в боевые части, но хотя бы в инженерные. Два письма от двух психиатров (школьного и какого-то еще, к которому послал школьный врач для second opinion) Артемка утаил от военного психолога по своей инициативе – те же, кто желал откосить, мечтали о таких письмах. Однако главное в том, что Глухов был с ним заодно: он сам хотел, чтобы ребенка взяли в боевые части.
Но ведь верно: вначале Глухов был растерян. Не понимал, где находится и что с собой делать. На первом митинге у «Габимы», где был сооружен свечной мемориал заложникам, он вышел из подземной стоянки под площадью, зашел в
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.