Лидия Чуковская - Дом Поэта (Фрагменты книги) Страница 13

Надежда Яковлевна говорит, что если бы мальчики шестидесятых годов узнали одну сотую того, что знало старшее поколение, они бы не спали ночей, а проснувшись, наделали мерзостей (45–46) [44]. Но храбрые мальчики 60-х годов, о чьем мужестве с таким пренебрежением отзывается Надежда Яковлевна, верно расслышали, чего от них требует время, и верно отозвались на его призыв. Они подхватили те крупицы добра и мужества, которые сохраняли безымянно, безнадежно, безрассудно люди 30-х, 40-х годов, и долгожданное слово распространили в тысячах экземпляров именно

они — эти храбрые мальчики. Они не только распространили чужое, но сказали и собственное слово на закрытых судах, в письмах Самиздата, на Красной площади, не валя вину друг на друга, проявив доблесть товарищества и верность дружбе. Те испытания, которые выпали на их долю, они перенесли достойно. "Храбрые мальчики" 60-х годов поняли, что главное — не предавать Слово. Они показали себя достойными читателями Солженицына, достойными всех, кто самоотверженно за них заступался (а таких было не один, не два), достойными могучей беспомощности академика Сахарова. Они поняли, что не выносить сор из избы — поговорка ложная, и если его не выметать, то изба навеки останется грязной.

22/X 80

Надежда Яковлевна обладает счастливой способностью тугим шнурком отделять чистых от нечистых: "перешел на сторону победителей", "перешли на сторону победителей". О, какое было бы это счастье для историка — во всяком случае, если бы так легко было отделить одну сторону от другой, если бы "перешедшие на сторону победителей", да и сами победители, так часто не превращались в побежденных, а в особенности, в убиенных.

Я ненавижу гуртовые осуждения людей по валовому признаку — будь то классовая, расовая, национальная или партийная принадлежность. Пусть каждый несет полную ответственность за каждый свой поступок, пусть каждый судья прилагает к каждому поступку мерку самой высокой моральной требовательности, но пусть и сам остается человеком, способным понимать, что жизнь человеческая не есть нечто изначально готовое, а — путь, который каждый проходит, и не в каждую данную минуту он, человек, равен сам себе, да и каждому избранному, лучшему из своего поколения. "Жизнь прожить — не поле перейти".

"Я хочу говорить правду, только правду", — пишет Надежда Яковлевна (175) [162]. Хорошо, что на странице 178 [165] она признается: "я, например, всегда врала". Плохо, что она продолжает лгать и безо всякой надобности.

Самая главная ложь в ее книге — даже не частные лжи об Ахматовой, Харджиеве, Петровых, Тынянове, Маршаке и др., - а вот это вот утверждение, что с такого-то года все делились на победителей и побежденных; она, Надежда Яковлевна, ясно видит грань между ними; побежденные раз и навсегда переходили на сторону победителей; ей, Надежде Яковлевне, дан в руки точный аршин, точная мерка, и она — только она — способна измерить степень перехода или падения каждого.

Это точность измерительного прибора, измеряющего степень гуртового падения целого слоя людей, напоминает мне другой прибор — именно тот, которым пользовались во всем блеске бесчеловечья победители, от которых Надежда Яковлевна и перенимает свои приемы.

Мы жили — и живем — в бесчеловечное время. Достоинство человека измеряется тем, в какой мере он не заразился бесчеловечьем, устоял против него. Надежда Яковлевна ни в какой степени против него не устояла.

1972–1976, 1980.

Москва-Переделкино