Странно и наоборот. Русская таинственная проза первой половины XIX века - Виталий Тимофеевич Бабенко Страница 48

жаль, – сказала она, – что я должна вам отказать в этом удовольствии: я персона бедная, только и имею, что́ это место для корма; и если буду позволять всякому пользоваться, то, посудите сами – вы умный человек, – могу остаться без пищи, – и, говоря это, она довольно неприятно направила на меня пару своих острых рогов.

– Извините, – пробормотал я и поскакал далее.

В другом месте баран очень вежливо говорил мне, что считает за честь со мной познакомиться, что очень много хорошего слыхал обо мне; но, при всем желании мне добра, никак не может позволить пастись около себя. Там осел просто говорил: «Убирайся, братец, к черту! самому травы мало»; здесь лошадь, не говоря ни слова, так значительно подымала свою ногу, вооруженную широким, твердым копытом, что я, сколько сил, улепетывал подальше; но более всех меня удивила лисица, и эта не позволила щипать травки: «Я, говорит, здесь живу близко».

– Помилуйте, сударыня, – сказал я, – всем известно, что вы не употребляете постного: ни травы, ни листьев, на что же вам они? Позвольте попользоваться бедному зверю.

– По вашему выговору, и еще более по образу мыслей, замечаю, что вы иностранец, – отвечала лисица, – и потому позвольте вам дать совет прыгать подальше от моего жилища: вы зверь очень дикий и без всякого образования, но слабый; знаете, у нас, как и везде, плотоядные звери любят иногда, для потехи, придушить вашего брата. Согласитесь, ка́к мне будет неприятно, когда волк, или кто другой, гоняясь за вами, ворвется в мое гнездо: я должна буду защищать свое семейство и, ни за что ни про что, входить в драку и ссориться с сильными зверями.

– Однако… – начал было я, но лисица зевнула перед самым моим носом и так страшно оскалила свои собачьи зубы, что я вспомнил Великана и опрометью бросился далее.

В силу к вечеру набрел на семейство тушканчиков, передал им поклон от кролика, посчитался с ними родством и перекусил не очень вкусного моху; они и сами, бедные, кое-как им перебиваются, а живут весело, скачут, прыгают – славный народ!

– Кто вас заставляет жить в этом лесу, – спросил я своих родичей, – если здесь пища так трудна?

– Да мы лучше станем поститься трои сутки, нежели бросим Муромский лес, – завопили они хором. – Помилуйте, где вы найдете этакую дикость, этакое тонкое невежество, этакое отсутствие всего, что́ носит хоть тень образования?

– Правда, правда. Однако у меня в родимой роще столько заячьей капусты, столько…

– Зачем же вы пришли сюда? жили бы там у себя, ждали бы каждый час, что вас затравит человек или придушит собака!.. Тут воля, свобода, зверство.

Родственники говорили правду, но я не привык питаться мохом: я избалован с детства и решился подражать сильным зверям. Я заметил, что медведи и волки всегда жирне нашего брата, всегда у них бока полны и шерсть лостится. Вот я и пошел к одному известному волку проситься в науку. Голод не свой брат.

VI. Заяц берет уроки

Волка я застал грызущим косточку.

– Позвольте потревожить ваше занятие, – сказал я самым благоприличным голосом, наклоняя правое ухо до земли.

– Что-с? – спросил волк, не выпуская изо рта косточки.

– Позвольте бедному травоядному, грызуну, отнять у вас несколько минут драгоценного времени, посвящаемого вами таким полезным занятиям!

– Говори, братец, яснее: ничего не понимаю.

– Будьте отцом и благодетелем, – сказал я, падая на колени, – научите меня охотиться по-вашему. Я бедный зверь, трава мне прискучила, плохо жить нашему брату; хочу есть мясо, хочу сделаться волком…

– Благодари судьбу, что я сыт, а то примерно наказал бы тебя за твою дерзость. Как ты смел, скверный мальчишка, подумать о чести сделаться волком? Посмотри на себя в лужу: похож ли ты с виду на наш великолепный род? где у тебя наш увесистый хвост, этот чувствометр, как назвала его одна легавая собака? где у тебя сильные, крепкие лапы? где широкая пасть и многоуважаемые волчьи зубы? Ты с ума сошел, или где-то у людей образовался, молодой зверишка, – правда?

– Точно, вы изволите говорить правду, мой кровожаднейший! Я имел несчастье прожить двадцать дней в человеческом доме и, смею вас уверить, кроме языка, ничего по-человечески не понимаю. Но вы не поняли меня; я очень далек от чести сделаться волком; мне бы хотелось только перенять ваши приемы, ваши средства, вашу ловкость при нападении на зверей…

– Смешно мне твое желание; впрочем, поучись, пожалуй; а если ты понимаешь человеческие речи, то можешь немного быть мне полезным, но не сегодня; сегодня я с приятелем хорошо позавтракал и хочу отдохнуть.

– Могу ли выразить мою величайшую…

– Без благодарности; эта штука ни греет, ни кормит.

О волк, о зверь, о кровожадность!

Тебя хочу я петь, и голос мой теряет всю приятность.

О диво… —

запел было полевой сверчок.

– Это что за дрянь пищит? – спросил волк.

– Мой приятель, полевой сверчок…

– Слишком, братец, много чести, что я и тебя принял под свое покровительство, а ты еще привел сюда гадкое насекомое. Вон его!

Я сказал несколько слов в защиту полевого сверчка, но волк рассердился и хотел придушить его лапой. Сверчок в два прыжка очутился на дереве, разругал волка и меня, сказал, что я неблагодарнейшее животное, что я действую очень образованно и, положа руку на сердце, поклялся мстить мне до конца дней. Так мы расстались с дорожным товарищем. Не знаю, за что полевой сверчок разозлился на меня; я, кажется, и привез его в Муромские леса на спине своей, и всегда делил с ним последний листочек зелени, и прятал его от неприятелей в свое ухо. Не умереть же мне с голоду ради приятеля, ради поющего насекомого, когда мой благодетель, будущий мой наставник и покровитель невзлюбил его.

Волк уснул, приказав оберегать его во время сна от всякого шума, особливо не допускать на его персону падающих листочков. Я присел на задние лапки, поворачивал беспрестанно голову во все стороны и, схватывая на лету падавшие с дерева листья, съедал их. Подобное занятие немного беспокойно, но полезно.

Поутру волк послал меня проведать, нет ли где на опушке леса домашних животных, и если есть, то нет ли близко людей.

Я скоро возвратился.

– Ну что́? – спросил волк.

– Есть, – отвечал я.

– Что́ такое?

– Здоровая, возовая лошадь.

– А люди?

– Людей нет, ушли версты за полторы в кабак, а лошадь пустили подальше в лес, чтоб напаслась.

– Нет ли засады?

– Нет. Я слышал людские речи: молодой говорил: «Заедем, дядюшка, в кабак, там лошади и овса купим, и сами