Кейт Бернхаймер - Мать извела меня, папа сожрал меня. Сказки на новый лад Страница 48

Впрочем, я уже начинала страшиться визитов ворона, от известий о моем сыне у меня всякий раз опускались руки: его поймали на покупке героина, и полицейский сломал ему нос; он так отчаялся, что подумывал, не вколоть ли себе в вену отбеливатель; он ложился в клиники для наркоманов, в психиатрические отделения больниц, участвовал в программах реабилитации; он сожительствовал с мормонским епископом, подсевшим на метедрин блондином, обладателем черной кошки, которая впоследствии издохла на улице. Мне приходилось затыкать уши.

Пришел день, и я знала, что он придет, когда я, встав под душ, забыла заправить его занавеску в ванну. Ханс после полудня исчез куда-то — бог его знает, где он пропадал часами кряду (я часто предавалась мыслям о том, что он прячет где-то женщину, которая обслуживает его телесные нужды, расхваливает литературный вкус, устрашающий интеллект и чувство юмора), — и я, покончив с омовениями, услышала, как кто-то гневно колотит в дверь квартиры. Завернувшись в полотенце, я посмотрела в глазок и увидела глядевшую прямо на меня маленькую кривобокую женщину с большим носом.

А вам нахальства не занимать, сказала она, когда я открыла дверь. Всю мою квартиру затопили, большое спасибо. Не такая уж она была и маленькая, как мне показалась, и не такая кривобокая. И даже хорошенькая, на манер танцовщицы из команды поддержки — есть такой тип больших крепкозубых девушек, славящихся неспособностью воспринимать иронию. Позвольте я у вас там все приберу, сказала я. Вот так я и познакомилась с Ритой и ее разнообразными поклонниками, один из коих сидел при моем первом визите к ней, читая книгу на верху стремянки, там мы его до конца этой повести и оставим.

Рита была парикмахершей, владела собственным салоном, недавно переоборудованным телевизионной персоной, которая бродит по парикмахерским салонам, переоборудуя их. К персоне этой Рита питала безмерную благодарность, уверяя, что число клиентов выросло у нее по экспоненте, а персонал стал намного учтивее прежнего. Все это она открыла мне после того, как я честно поработала, собирая двумя банными полотенцами озерцо, натекшее в ее спальню. Выжав из них в большое ведро последнюю извергнутую моим душем каплю, я увидела, что Рита смотрит на меня, наморщив лоб. Вашими волосами необходимо заняться, сказала она.

Так я стала постоянной клиенткой Ритиного салона. Я так долго просидела в комнатушках Ханса, что и забыла о чистоте и блеске наружного мира — о его завитках и извивах, о слепящих фронтальных атаках, которые вспомнила, лишь когда впервые вышла из дома, и снежные пчелы набросились на меня. Хлопья все росли, росли, пока не обратились у меня на глазах в огромных куриц, клекочущих, как турбореактивные двигатели, бьющих крыльями, но безмолвных (как ни парадоксально), совершенно безмолвных, так что клекот их был всего лишь плодом моего воображения (очень, тем не менее, шумным).

И вот ведь что удивительно — как разум сам создает свои потрясения и как возникает едва ли не род синестезии, когда начинает работать воображение и происходят своего рода протечки из одних отсеков сознания в другие. И действительно, в воображении все связуется и перекрывается — тревожная картина способна повредить нам уши и наоборот, а прошлое жутким образом возвращает нам то, что способно замарать настоящее. Не только воспоминания, но и сказки, даже те, которыми мы пуще всего дорожили в детстве, и мысли о том, какими мы были детьми, когда читали эти сказки или слушали их, мысли о теплом дыхании матерей, ласкавшем наши шеи…

Почему я и стараюсь гнать от себя все мысли о сыне.

По счастью, идти до салона Риты было недалеко. Он оказался довольно приятным заведением с лиловыми стенами, пожилыми женщинами, сидящими в розовых бигуди под колпаками, и Ритой, что сновала вокруг, пощелкивая точными ножницами, с которыми она в итоге набросилась на мои волосы: подрезала их, укладывала, опрыскивала — да так, что, взглянув под конец в зеркало, я не узнала себя в суровом, увенчанном шлемом видении. На меня смотрело что-то вроде римского пешего легионера!

Старуха, которую старательно обслуживала Рита, финка, по-моему, или лапландка, втянула меня в разговор; поведала о своих детях, о том, что она умеет предсказывать будущее, хотя в ее преклонные лета, признала старуха, способность эта в ней малость ослабла. Дети ее и дети ее детей, и даже их дети живут припеваючи, сказала старуха, отчего она чувствует себя совсем уж древней, впрочем, такая она и есть — и старуха с гордостью показала мне руки с узловатыми венами. Сказка да и только, нет? — произнесла она. Мне повезло, что я добралась сюда, потому что мир бесконечен, тут старуха задумалась, приискивая более точное слово, но после покачала головой. Мир бесконечен, повторила она и засмеялась. Рита сложила из ее волос две башни, пристроила к каждой по крошечному пластмассовому окошку. Я мое дело люблю, сказала старуха.

Тут она взяла мою ладонь и стала читать ее. Ах вот оно что, сказала старуха. Совсем недавно вы находились во временном, скажем так, пристанище и завершили там большую работу. Судить о ней трудно, почти невозможно, а почему — не знаю. А после вы блуждали, отыскивая то, чего больше нет. И повстречали друга, который не славился ни сердечностью, ни добротой, но взял вас к себе. Слушайтесь ворона, сказала она. Следуйте за снежными пчелами. Ваш сын ждет вас. Сообщив все это, старуха залилась слезами настолько обильными, что Рита ласково повела ее в уборную, а я ушла.

«Снежная Королева», сочиненная некрасивым, не приспособленным к жизни в людском сообществе датчанином, — это своего рода история взросления. Поворот судьбы разлучает двух детей, мальчика и девочку. Этот поворот и есть сама Снежная Королева, загадочный персонаж, прекрасный и опасный: «стройная, ослепительно белая женщина», которая зачаровывает мальчика, пригласив покататься в санях, укрывает его своими мехами: «Полезай ко мне в шубу!» — обольстительно предлагает она, и увозит мальчика к себе в ледяной чертог. Мы знаем, что она опасна, потому что на пути к ледяному чертогу Снежная Королева говорит: «Больше я не буду целовать тебя! А не то зацелую до смерти!»

Однако лучшая часть сказки, утверждал Ханс, — история о том, как дьявол уронил некое особое зеркало, и оно разбилось на миллионы кусочков, которые залетали в глаза и сердца людей, искажая у каждого картину мира. Почему-то — не спрашивай, почему, — мне нравится мысль об этом зеркале. Тебе нравятся противоречия, говорила я, и несчастья. Нет, отвечал Ханс, мне нравится мысль о пропащих душах.

Это же до смешного очевидная история сексуального совращения, пропищал ирис. Прекрасная королева, «шуба», в которую «опускается» мальчик, сани, летящие в «другую землю», даже чертог с его посткоитальным, наступившим после грехопадения холодом… да и кто из нас согласится обменять влечение на волшебство?

Все мы — пропащие души, скорбно сообщил Ханс и скорбно направился к терменвоксу, чтобы сыграть свою версию «Где-то за радугой», больше похожую на утиное кряканье. Я же продолжала размышлять о Снежной Королеве, всегда напоминавшей мне мою мать, которая тоже питала любовь к шубам, холодному дому, а когда я была юна — жила в полном тайн краю. И я снова вспомнила о сыне, чего делать мне совсем не хотелось, и я переменила ход мыслей и стала размышлять о мощи воображения…

Хоть мы и не можем представить себе то, что лежит «за пределами самых буйных наших фантазий» (размышляла я), поскольку они, пределы, еще не явлены нам, мы, тем не менее, можем питать к этим химерическим необитаемым сферам чувство вполне экстатическое; они способны овладевать всеми нашими помыслами, направлять малейшие наши поступки…

И тут хор фиалок, словно прочитав мои мысли, стал скандировать слова «синдром навязчивых состояний» и проскандировал несколько раз, пока его не прервала одна из роз, собравшаяся, похоже, пуститься в рассуждения об этом личностном расстройстве: она провозгласила, что Герда в ее неустанных поисках, в неспособности выбросить маленького Кая (больше уже не маленького) из головы, демонстрирует все симптомы СНС. На свой манер, похоже, собирались поддержать ее и прочие розы: Герда, мол, страдала навязчивой идеей невозвратимого прошлого, детства во всей его одномерности. Можно даже сказать, собирались, похоже, продолжить розы, что ей было не по силам справиться со сложностями взросления — в особенности ее собственного, подошедшего к ней вплотную.

Именно в этот миг за окном появился ворон, окруженный обычной его ватагой снежных жуков, — вид у него был потрепанный, точно ему пришлось сразиться с особенно яростной вьюгой. Все вы неправы, сказал ворон, «СК» есть история, с вашего дозволенья, готическая, в которой девочка переживает приключение — становится на миг вершительницей собственной судьбы, — а под конец его понимает: награда, ею полученная, не стоила таких хлопот. Ха, цинично прибавил ворон, можно подумать, что в сказке все дело в каких-то там поисках.