Ванда и Марек - Влад Снегирёв Страница 15

Старое кресло-качалка в углу привлекло его внимание — неподвижное, безмолвное, оно хранило в себе целый мир воспоминаний. Стоило Мареку взглянуть на потертую обивку, как в ушах зазвучал голос бабушки, низкий и мелодичный, с легкой хрипотцой, которая появлялась, когда она долго читала вслух. "Давным-давно..." — начинала она, и мир вокруг растворялся, уступая место волшебным королевствам и отважным героям. Где теперь эти королевства? Где герои? Все исчезло, оставив после себя лишь пыль и молчание. Но разве не так же исчезают целые эпохи, цивилизации, оставляя после себя лишь осколки воспоминаний и артефакты, смысл которых мы не понимаем.

Сундук. Старый, окованный железом, с облупившейся краской. Марек подошел ближе, провел рукой по шершавой поверхности, ощущая каждую трещинку, каждую неровность. Когда-то этот сундук был целым миром — миром игрушек, книг, сокровищ детства. Теперь же... что теперь? Марек попытался открыть крышку, но та не поддалась. Заперто. Как много в нашей жизни остается запертым, недоступным, похороненным под слоями времени и забвения, ожидая момента, когда мы найдем ключ.

И вдруг — зеркало. Оно стояло в дальнем углу, наполовину скрытое старой, выцветшей тканью, цвет которой давно стал неопределенным — то ли серым, то ли бежевым, а может, когда-то она была белой? Как он раньше не замечал его? Или, может быть, оно всегда было здесь, ожидая своего часа, того момента, когда кто-то будет готов заглянуть в его глубины? Марек подошел ближе, чувствуя, как сердце начинает биться чаще, отдаваясь гулким эхом в ушах.

Медленно, словно во сне, он протянул руку и стянул ткань. Пыль взметнулась в воздух, закружилась в солнечном луче. На мгновение Мареку показалось, что он видит в этом вихре лица — мелькающие, неуловимые, словно призраки прошлого, готовые рассказать свои истории, если только найдется тот, кто готов слушать.

Зеркало было старое, в потемневшей от времени деревянной раме, покрытой замысловатой резьбой, в которой угадывались то ли цветы, то ли сплетенные в танце фигуры. Марек всмотрелся в его поверхность, ожидая увидеть свое отражение, но вместо этого...

Комната. Похожая на гостиную их дома, но другая — словно знакомая мелодия, сыгранная в непривычной тональности. Старинная мебель — массивный дубовый стол, кресла с высокими спинками, обитые темно-зеленым бархатом. Незнакомые портреты на стенах — серьезные лица мужчин и женщин, чьи глаза, казалось, следили за каждым движением. И люди — мужчина и женщина, одетые по моде начала прошлого века.

Мужчина — теперь Марек видел, как он похож на деда в молодости — высокий, стройный, с густыми темными волосами и пронзительными голубыми глазами. Он нежно обнимал женщину — хрупкую, с россыпью веснушек на бледном лице и копной рыжих волос, уложенных в сложную прическу. Их лица светились счастьем, и Марек почувствовал, как его собственное сердце наполняется теплом. Он смотрел, как завороженный, на эту сцену из прошлого, и ему казалось, что он слышит их голоса, их смех, шелест платья женщины — тяжелого шелка цвета слоновой кости, расшитого мелким жемчугом.

Но что это — звук скрипки? Откуда он доносится? Марек оглянулся, но чердак был пуст и тих. Звук шел из зеркала, он был уверен в этом. Мелодия — нежная, печальная — словно связывала настоящее и прошлое, сплетая их в единую ткань времени, где каждая нить — это жизнь, каждый узор — история.

Сцена в зеркале изменилась, словно кто-то перевернул страницу невидимой книги. Теперь Марек видел ту же комнату, но годы спустя. Женщина — его бабушка? — сидела одна, с письмом в руках. Ее рыжие волосы поседели, лицо покрылось сетью морщин, но глаза — те же зеленые глаза — сохранили свой блеск, хотя теперь в них читалась глубокая печаль. Слезы катились по ее щекам, и Марек ощутил острую боль утраты, словно это была его собственная потеря.

Что случилось? Куда исчез мужчина? Война? Болезнь? Несчастный случай? Марек хотел знать, но в то же время боялся этого. Ведь знание — это ответственность. А что, если прошлое можно изменить? Что, если каждое наше действие в настоящем создает рябь, которая расходится во все стороны, меняя не только будущее, но и прошлое?

Новая сцена. Его отец — молодой, полный надежд и амбиций. Он стоит перед мольбертом, создавая картину, которую Марек помнил с детства. Светлые волосы отца растрепаны, на лице — выражение полной сосредоточенности, глаза — карие, как у Марека — сужены, словно он пытается разглядеть что-то за пределами холста. Картина всегда висела в гостиной, загадочная и притягательная. Сейчас, глядя на процесс ее создания, Марек понимал — каждый мазок кисти был не просто краской, но частицей души его отца, его мечтами и страхами, надеждами и разочарованиями.

Внезапно Марек почувствовал непреодолимое желание вмешаться, изменить что-то. Он поднял руку, коснулся поверхности зеркала — и, к его изумлению, рука прошла сквозь нее, словно сквозь водную гладь. Не задумываясь, он шагнул вперед, погружаясь в мир прошлого.

Запахи. Краски, льняного масла, табака. Звуки. Тиканье часов, шорох кисти по холсту, далекий лай собаки. Марек оказался рядом с отцом, который, казалось, не замечал его присутствия. Он смотрел на картину — пейзаж, который отец никогда не мог закончить. "Добавь здесь синего," — прошептал Марек, сам не зная почему. И отец, словно услышав его, взял синюю краску и добавил несколько мазков. Картина тут же преобразилась, наполнившись жизнью и глубиной.

Мгновение — и Марек снова на чердаке, перед зеркалом. Сердце колотится, мысли путаются. Что это было? Сон? Галлюцинация? Или нечто большее — момент, когда грань между прошлым и настоящим становится настолько тонкой, что ее можно пересечь? Он посмотрел на свои руки — они были покрыты мельчайшими каплями краски. Синей краски.

Время. Что оно такое? Линейный поток или бесконечное море, где прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно? Марек вспомнил слова, которые когда-то читал у Вирджинии Вулф: "Что есть прошлое, как не настоящее, так искусно скрытое за завесой времени, что мы едва различаем его очертания". И разве не так же обстоит дело с будущим — разве оно не существует уже сейчас, скрытое от нас лишь нашей неспособностью видеть сквозь завесу настоящего?

Он снова взглянул в зеркало. Теперь оно показывало другую сцену. Молодая женщина — его мать? — сидела за пианино. Ее тонкие пальцы летали над клавишами, извлекая мелодию, которую Марек никогда раньше не слышал. Но почему-то она казалась знакомой, словно часть его самого, скрытая глубоко внутри. Длинные темные волосы матери падали на плечи, лицо было одухотворенным,