Рёв пламени. Академия. - Влад Латипов Страница 42

— Это приграничная зона, — негромко сказал кто-то сзади. — До внешней границы Разлома — километров двадцать. До активной — десять. А там — как повезёт.

Мы ехали почти два часа. Первые тридцать минут ещё кто-то пытался болтать, перекидываться фразами, а потом притихли. Даже те, кто раньше держался бодро, начали смотреть в окно уже без показного интереса.

Я тоже смотрел. На небо, где облака двигались в другую сторону. На дороги, по которым никто не ездил. На покосившиеся указатели, где названия были стёрты. На вышки связи, заклеенные знаками «Зона — проход запрещён». На то, как менялось освещение: будто бы солнце перестало попадать сюда правильно.

Периодически попадались блокпосты — на некоторых стояли солдаты, на других — истребители. Где-то нас останавливали, сверяли номера, запускали сканеры. Один раз пришлось ждать, пока не пройдёт патруль из трёх артефактных машин. Не обычных БТРов, а зачарованных монстров с гравировкой на броне и сигилами на пушках. Они гудели низко, как звери перед прыжком.

— Никого не тревожит, что нас везут туда, где требуется такое? — пробормотал кто-то впереди.

Но никто не ответил.

Чем ближе мы были к цели, тем ощутимее становилось давление. Как будто кто-то положил руку на плечо — невидимую, тяжёлую, с когтями. Не нападающую, но предупреждающую. Здесь ты не главный, ты корм.

Когда автобус наконец начал замедляться, внутри повисло напряжение. Мы подъезжали к лагерю.

Сначала показались заборы из закованных в руны металлических плит. Потом — караульная вышка, несколько антенн, и наконец — основная часть: десятки палаток, два капитальных здания, платформа для вертолётов, полевая лаборатория и склады. Всё серое, пыльное, суровое.

На воротах висела массивная табличка:

СЕКТОР ВОСТОЧНЫЙ | РАЗЛОМ № 7 | ЛАГЕРЬ «КАМЕННЫЙ ВЗГЛЯД»

Автобус остановился. Дверь открылась. Вошёл истребитель — в маске, броне, с сержантскими нашивками. В руках — планшет.

— БФ-1-1? Выгрузка. По команде строй у шестого ангара. Без шума, без суеты. Остальные группы уже прибыли. Добро пожаловать.

Никто не ответил. Мы встали, подняли с полок вещи и вышли.

Вокруг нас гудел лагерь. Над головой — серое небо. Впереди — врата в другую реальность. Всё началось по-настоящему.

Ангар в который нас привели оказался не ангаром, а скорее длинным металлическим каркасом, обтянутым армированной тканью. Внутри — армейские кровати, стоящие ровными рядами, ящики, одна буржуйка в центре и пара переносных обогревателей. Пахло металлом, солью, пылью и чем-то… горелым. Не дымом — а как будто воздух когда-то давно пытались поджечь.

— Тепло хоть, — пробормотал Рысин, ставя сумку к койке. — И то хорошо.

Размещение заняло минут десять. Кровати были подписаны — списки скинули заранее. Мы с Игнатом оказались в одном ряду, через проход от Павлиновой и Зверева. Буревая и её подруги — в другом конце, ближе к выходу. Пожарская, разумеется, где-то в середине, напротив Лазурина. Ни она, ни её «группа поддержки» ни словом не обмолвились. Только кивнули, по-военному.

Нам разрешили переодеться, привести себя в порядок и выдали первую «расписку»: бланк с краткими правилами поведения в лагере. Я пробежался глазами:

— Посторонние зоны — только с допуском.

— Покидать лагерь без сопровождения запрещено.

— Магию применять только в отведённых зонах.

— К Разлому — ни ногой.

— Не кормить местную фауну. Да, она тут есть.

— Приятненько, — прокомментировал Игнат, подползая к батарее. — Особенно пункт про фауну. Надеюсь, это не чёрный юмор.

— Пункт про Разлом мне нравится больше, — откликнулся Зверев, не отрываясь от затягивания шнуровки на берцах. — Значит, он реально близко.

Спустя минут пятнадцать в ангар заглянула Кленова. Без брони, в сером полевом костюме и с планшетом в руках. Её вид не предвещал ничего хорошего.

— Отбой в двадцать два ноль-ноль. Подъём — в шесть. Завтрак по группам. Утром — ознакомительный инструктаж, потом первичная разведка сектора. Парам «один+один» быть готовыми к совместному выходу. Броня, оружие, амулеты — полный комплект. Физо с утра отменяется, но особо не радуйтесь. Впереди — неделя практики. В лагере вас баловать никто не будет. На вопросы — пять минут. Потом тишина.

Вопросов почти не было. Кто-то уточнил про душ, кто-то — про связь с Академией. Всё решалось быстро. Душ — по графику, связь — в ограниченном режиме, только через лагерный канал, и только в экстренных случаях.

Когда Кленова ушла, наступила странная тишина. Люди вроде бы были рядом, шептались, двигались, кто-то расстилал спальник, кто-то лез за запасной рубашкой… но всё это происходило как-то глухо, словно мы оказались каждый в свой собственной банке.

Я лёг на кровать, уставившись в потолок. Металлические перекладины, серый брезент, гудение ветра. Всё было слишком… настоящее. Ни стен Академии, ни безопасности тренировочного зала, ни даже ощущения, что в любой момент можно просто встать и уйти.

Здесь всё было по-другому. Мы приехали в зону, где реально бывает смерть. Где магия — не игра, а инструмент выживания.

И если раньше всё казалось сложной, но понятной симуляцией… то теперь всё стало чертовски настоящим.

Снаружи гудел ветер. Пахло пылью и чем-то горелым. Кто-то с краю уже храпел. Кто-то сидел с амулетом в руках, перебирал заклинания. Я видел, как Пожарская что-то писала в блокнот. Как Лазурин пристально рассматривал свой кинжал. Как Буревая сидела, подперев щёку, и просто смотрела в никуда.

Никто больше не играл в гордых аристократов, в клоунов или весёлых простаков. Мы все стали одинаковыми. Просто людьми в сером лагере, перед чертой, за которой — Разлом. И это, пожалуй, было самым честным моментом за последние месяцы.

Утром было холодно. Холодно не по погоде, а по какому-то особому лагерному стандарту: бетон под ногами будто отдавал морозом, воздух тянулся по коже, как промозглая простыня.

Подъём — в шесть. Команды не было: просто включили свет, и по лагерю прошёлся голос Кленовой через динамики. Спокойный, сухой, не оставляющий вариантов для притворства:

— Сбор в полной экипировке через двадцать минут. Сектор «Бета-7», зона тренировок.

Мы завтракали стоя. Плотный паёк, теплая вода из термоса. Никто не жаловался. Никто не говорил лишнего. Даже те, кто обычно начинал день с шуток, просто жевали, проверяя ремни на броне и натяжение креплений.

Я вновь почувствовал тяжесть «Дружинника». После ночи казалось, что он стал в два раза тяжелее. Или просто осознание, что теперь в нём не маршировать, а работать — делало своё дело.