Огненный воздух - Александр Александрович Тамоников Страница 9

Михаил шел неторопливо, рассматривая здание госпиталя. Остановился у ворот, пропуская санитарный автобус, потом не спеша пересек двор. Двое солдат-санитаров вывели раненого с загипсованной ногой и усадили на лавку. Через минуту они, возвращаясь в здание, пройдут мимо Сосновского. Он остановился, достал сигарету и принялся лениво искать по карманам спички. Как и ожидалось, один из солдат остановился, щелкнув каблуками сапог:

– Могу я предложить вам, герр майор, спички?

– Благодарю за любезность, – кивнул Сосновский.

Прикурив, он выпустил струйку дыма вверх и протянул пачку сигарет солдату. После такого дружеского жеста солдат не сможет сразу уйти. Элементарная вежливость требует, чтобы он закурил с майором и постоял с ним поддержать беседу или ответить на вопросы, которые соизволит задать герр майор. Ведь он явно не лежал в этом госпитале. Значит, его что-то привело сюда. На лице солдата была написана готовность оказать новую услугу офицеру.

– Давно ты здесь? – кивнул на здание Сосновский. – Служба не тяготит?

Вопрос прозвучал двояко, и, значит, солдат будет сейчас оправдываться, почему он не на фронте, а околачивается здесь в тылу, таская больничные утки. Разведчик не ошибся. Солдат весь подобрался, явно погрустнел и доверительно заговорил, рассказывая свою историю. Ранен он был в прошлом году на восточном фронте. После тяжелейшей контузии ему противопоказаны любые физические нагрузки. Возвращаться в Германию, где у него никого нет, он не желал. На завод его не возьмут с таким диагнозом, а быть дворником не хотелось. Господин главный врач как-то рассказывал, что после победы всем немцам, кто воевал на восточном фронте, выделят земельные наделы здесь, на востоке. Есть чего ждать, а пока тот же главный врач устроил его в другой госпиталь санитаром. Хоть не демобилизовали из армии, оставили в нестроевых частях.

Сосновский смотрел на собеседника покровительственно, но в душе недоумевал. О каких наделах земли мелет этот человек, когда Советский Союз почти всю территорию страны освободил и гонит вермахт на запад. Наверное, этот солдат получает информацию от врачей, а раненые офицеры не хотят попасть на допрос в гестапо после того, как стали бы рассказывать всю правду о положении на востоке. Эх, ты, землевладелец-латифундист! И солдат, кажется, уловил что-то в отношении к себе этого майора и забеспокоился. Сосновский понял, что немцу хочется побыстрее закончить разговор, отделаться от этого офицера и уйти по своим делам. А может, у него и правда было много дел, которые он обязан сейчас закончить.

«А какого черта я буду беспокоиться за него, – с усмешкой подумал Сосновский. – Я спесивый боевой офицер, я недавно с передовой, и мне «море по колено» и «трава не расти». Как хочу, так и веду себя с людьми. Это вообще протекторат, а не рейх!» И он принялся со скучающим видом, покуривая, расспрашивать о том, какие раненые в последнее время поступают, есть ли летчики, а чтобы солдат не запомнил первые вопросы, он закончил разговор расспросами про молодую женщину-врача Ханну Мельстах. И стал ее описывать так, насколько запомнил ее описание со слов майора Зигеля. Солдат задумался, потом стал пожимать плечами – он явно не знал такой женщины.

«А про летчиков он мне так и не ответил, – отпустив наконец солдата, подумал Сосновский и окинул взглядом здание госпиталя. – Значит, надо войти туда и самому посмотреть. Не станут берлинского инженера класть в общую палату. Скорее всего, в одноместную или двухместную». Никто Сосновского не остановил в дверях. Да и шел он уверенно, хотя и не спешил. Старался показать себя хозяином положения. Он увидел, как сбоку появилась женщина в белом халате, она посмотрела на гостя, но не подошла и не стала задавать вопросов. Сосновский не спеша поднялся на второй этаж по широкой лестнице, решив, что на первом этаже, скорее всего, приемный покой, хозяйственные службы, а палаты для раненых на втором и третьем этажах.

И все же его остановили. Мужчина в пенсне, за которым прятались серьезные глаза, настоятельно потребовал ответа, что здесь делает господин майор. Пришлось снова излагать свою легенду в надежде, что солдат не подвел и в этом госпитале и правда нет никакой Ханны Мельстах. Врач отругал Сосновского за то, что тот ведет себя как контуженый. Достаточно обратиться в комендатуру города, и он получит сведения обо всех немцах, которые находятся временно или постоянно в этом городе. Там же, где господин майор, видимо, и сам вставал на учет, прибыв в Прешов. Продолжать разговор было уже опасно, потому что доктор был прав насчет комендатуры. Но на самом деле соваться туда было опасно. Там, скорее всего, уже знали майора Зигеля. А в любую минуту могут узнать и о том, что майор Зигель убит или пропал. Расшаркиваясь и благодаря за совет, Сосновский поспешил ретироваться. Но просто так уходить он не собирался и, расставшись со строгим доктором, все же подхватил под локоток одну фрау, судя по одежде, санитарку. Осыпав женщину комплиментами, он спросил, в какой палате может лежать немецкий инженер, который недавно пострадал при падении самолета. Сославшись на то, что он приехал из Берлина, как только узнал о несчастье, Сосновский умоляюще смотрел на женщину. Но фрау сделала удивленное лицо, а потом похлопала майора по руке, сказав, что у немцев проявление дружбы и братства в крови и она понимает молодого человека. Но у них в госпитале никакого инженера нет. Только господа офицеры.

Дружба, братство! Сосновский усмехнулся, пряча ненависть за улыбкой сострадания. Что ты, враг, знаешь о братстве, об истинной дружбе, о человеколюбии. Ты, пришедший подло и коварно на нашу землю, убивающий мирных жителей городов и деревень, топчущий плодородные поля, сжигающей сады? И советский народ показал тебе истинное значение этих понятий, сплотившись, встав плечом к плечу с оружием в руках. И не только мужчины, но и женщины, и дети! И гонят тебя, гонят со своей земли, гонят уже по Европе и загонят в конце концов в твое логово, где ты и подохнешь, ненавистный враг. И будут помнить твои потомки о том, что нельзя воевать с русскими!

Сосновский в форме немецкого офицера медленно шагал по коридорам госпиталя. Его строгая фигура, уверенность и холодный блеск в глазах не вызывали подозрений у раненых немецких солдат, офицеров и медицинского персонала. Он шел от палаты к палате, зачастую видел носилки и койки с ранеными, стоявшие прямо в коридорах. Он слышал стоны больных и крики отчаяния. Он проходил мимо молодых