Сергей Герман - Штрафная мразь Страница 53

— Потом? — переспросил переводчик. Он чуть откинулся на стуле, и колени раздвинул, и сел свободнее, мешковатее, чтобы разговор пошёл душевнее.

Казалось, что он искренне переживал о том, что говорил, и Лученков взглянул на него с любопытством.

— А потом немцы уйдут. Но после них останется порядок. Не будет ни колхозов, ни лагерей, ни классовой борьбы. Одним словом, вот что… Поступило распоряжение из штаба о том, чтобы незамедлительно направить в распоряжение командования РОА всех русских военнослужащих, проходящих службу в частях вермахта.

«Так вот оно что! Теперь все ясно чего они хотят!» Тягостное напряжение у Лученкова вдруг спало, впервые он повернулся на табуретке и вздохнул. Переводчик встал из-за стола и подошел к нему ближе:

— Это твой шанс выжить, Лученков. Решайся!

Глеб несколько минут молчал, оцепенело глядя в окно и судорожно сглатывая слюну. Он не знал, что сказать. Ему дарят жизнь… Но ведь, не просто дарят… Взамен надо сучиться! Но как потом жить?

— Я не могу… — выдавил он из себя и запнулся под пристальным, казалось в самую душу проникающим взглядом.

— Не мо-ооожешь? — Насмешливо протянул переводчик. — Наверное спрашиваешь себя, как потом жить? — Он весь подобрался, словно волк перед прыжком. И глаза его также вспыхнули, как у хищника.

— Но если ты откажешься, то ничего этого уже не будет. Ни угрызений совести, ни самой жизни. Нет, мы тебя не расстреляем. Зачем ты нам? Отпустим… к своим. Хотя свои сейчас для тебя страшнее чужих. Свой шанс на штрафную роту ты уже использовал. Сейчас тебя ждёт не тюрьма и даже не расстрел. Петля! Ты же знаешь, Москва бьёт с носка. Наверное уже испытал на собственной шкуре.

Дым сигареты попал в глаза, и переводчик, недовольно поморщившись загасил окурок в тарелочке.

— Ты бывалый солдат, Лученков, храбрый, опытный. Думай. Согласишься, немецкое командование направит тебя в школу пропагандистов. Станешь офицером. В новой России ты сможешь начать новую жизнь. А Советы тебя не простят. Это как пить дать! Так что принимай решение.

Он снова замолчал, пристально глядя в лицо Лученкову.

— Но к сожалению, солдату за каждое принятое на войне решение приходится платить только одним — жизнью.

Приблизив к нему глаза, прикрикнул.

— Ну! Соглашайся!

Лученкову показалось, что мир вокруг него стал враждебным и казалось, чего-то ожидал от него…

Сердце его угрожающе зачастило, кожа сделалась влажной. На лбу выступили капельки пота.

Глеб с трудом разжал стиснутые зубы, открыл рот и вытолкнул из себя слова.

— Я согласен!

Мир снова стал живым и безопасным, как на картине. Он приглядывался к Лученкову уже без гнева и укоризны.

В окне снова мелькнул ворон, тяжело взмахнув крыльями, свалился с верхушки сосны и полетел прочь.

Наутро Лученкова отправили в тыл, в полевой госпиталь для солдат вермахта, а потом в специальный лагерь для тех, кто изъявил желание служить в русских формированиях Вермахта. Он устало сидел в набитом людьми вагоне поезда.

Вдыхал запахи паровозного дыма, мочи, шпал, рельс, мокрого пола, полированных лавок, потных людей и думал о том, что жизнь вновь идёт по одному и тому же кругу. Тюрьма… война.

Потом вновь тюрьма и снова война.

Поздним вечером на маленьком полустанке он вместе с группой солдат вышел из вагона. Привычно построились и пошли вперёд в вечерней набирающей густоту темноте. Сыпалась с неба снежная крупа. Скользили и разъезжались мокрые сапоги.

Лежали в стороне пустые заснеженные поля, спящие деревни, откуда тянуло печным дымком затухающих печей.

Нигде нe было видно ни огонька, а лишь бдительные деревенские псы, потревоженные чужим запахом, остервенело брехали из глубины дворов. Шли молча, сосредоточенно, перебрасываясь редкими словами, и Лученков слышал вокруг, впереди, за собой, тяжелое, упрямое дыхание строя.

Как тогда, три месяца назад…

Пройдя несколько километров по заснеженной, грунтовой дороге, подошли к барачному лагерю. На металлическом шесте у КПП трепыхался Андреевский флаг.

Над воротами была надпись по-русски: «Русская Освободительная Армия. Специальный лагерь».

И то же самое по-немецки.

И старший, выравнивая дыхание, хрипло произнёс:

— Ну вот, ребяты, мы и дошли. Дотопали…Так и до дома дойдём.

Но путь до дома был ещё очень далек. Для многих длинною в жизнь.

Новосибирск — Москва- Пятигорск — Бонн

февраль 2015 г.

.