Встреча на Рю Дарю - Виктор Сапов Страница 4

– Пли!

Иван зажмурился и выстрелил.

***

Теперь юноша вновь смотрел на него с фотографии в парижской квартире. Сомнений не было – это был он. Иван Никифорович закрыл лицо руками.

– Да что с вами, Иван Никифорович! Присядьте, присядьте, сейчас Анна воды принесёт!

Ворох мыслей пронёсся в голове у Фомина. «Признаться? Тогда прощай ресторан, повар-кондитер, нарядные господа, Париж! Они не убьют, но точно за дверь выставят. И холодно так смолчат. Господа, господа. Сколько же в вас достоинства, как вы умирали тогда, на пустыре в Феодосии… А если соврать, что от водки голова закружилась, с голодухи? И что? Как потом он в глаза будет смотреть Сергею Петровичу? Как? Нет, уж лучше он сейчас скажет, а потом уйдёт, уедет на восток, сдастся нашим. В если в Сибирь его упекут – и поделом!»

– С…сергей, Сергей Петрович, не надо воды! Я должен вам сказать! Это я, я вашего брата того…

Сбивчивая покаянная речь вперемежку со слезами полилась из Ивана Никифоровича. Он по-прежнему сидел зажмурившись, лишь кончив говорить, робко, в наступившей внезапно тишине, открыл глаза.

– Всё что вы сказали, Иван Никифорович, очень печально. Но вы, вероятно, ошибаетесь. Брат мой был санитаром, в боевых частях не служил по здоровью, переболел тифом, и тогда, перед концом, был очень слаб. Вероятнее всего он погиб по естественным причинам. Ведь не могли же расстрелять больного человека, да ещё и в форме красного креста! Нет, нет, не возводите на себя напраслину. И Богу, Богу несите ваше покаяние. Завтра же в церковь! Я вас проведу! Он всех прощает, на кресте даже палачей своих простил. «Ибо не ведают, что творят». Вот и вы не ведали. Вас заставили. Очиститесь перед богом и живите дальше!

– А вы, вы разве прощаете?

– Я – православный человек. Прощаю, я вас прощаю! Это не вы, это не можете быть вы! Я же вижу, вы – добрый русский человек! Завтра – в десять жду вас у собора. Исповедаетесь. А потом поведу вас устраивать. И забудем об этом.

Иван всё ещё не верил своим ушам. Нет, не могло быть сомнений, что это был он. Он сделал. Но Сергей Петрович, как он всё повернул!

– Я пойду, пожалуй. Завтра буду в церкви. Мне теперь другой дороги нет.

– Вот и прекрасно!

***

Фомин шёл по парижским улицам. Весь хмель слетел из него, но и камень, тяжёлый камень, присутствие которого всегда напоминало о себе приступами нечаянной тоски, вдруг стал легче. Он явственно ощутил этот камень, слепленный из лжи, притворства, изворотливости, животного страха за свою шкуру, равнодушия к чужим страданиям, тупого оцепенения. "Как я могу жить с этим, Господи? Мочь ведь нет!" Желание распахнуться и исторгнуть из себя эту склизскую ношу всё возрастало в душе Ивана. "Завтра, завтра" – бормотал он про себя. "Завтра легше станет. Лишь бы Он простил".