Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев Страница 37

Скверная брань, говорил епископ, прежде всего, оскорбляет Матерь Божию. Затем оскорбляет родную мать каждого из нас, ведь все мы происходим от одних прародителей – Адама и Евы. А также гнилая брань оскорбляет нашу мать сыру землю, из которых мы сами взяты, которая нас кормит, и в землю по смерти все мы возвращаемся. Только чистые сердцем, как сказал Спаситель, увидят Бога. Да разве можно сохранить чистоту души, скверно бранясь? В конце проповеди архипастырь призвал солдат: «Чтобы Господь Иисус был с нами, нам навсегда отказаться от употребления гнилых слов».

После этого ещё двое суток ехали вместе по просторам Сибири. Епископ с великим утешением наблюдал, солдаты в возрасте вообще перестали употреблять матерные слова, у молодёжи срывались, но изредка.

Недавно попалась мне книга протоиерея Валентина Бирюкова «На земле мы только учимся жить». Сам батюшка прошёл долгий длиной в девяносто шесть лет жизненный путь. Воевал артиллеристом в Великую Отечественную войну, не один раз был ранен, но и сам остался жив, и расчёт его орудия, которым командовал, в полном составе дошёл до Победы. Считаю уместным дать цитату из его книги о матах и молитве на войне.

«Много страшного, – пишет батюшка, – пришлось повидать в войну – видел, как во время бомбежки дома летели по воздуху, как пуховые подушки. А мы молодые – нам всем жить хотелось. И вот мы, шестеро друзей из артиллерийского расчета (все крещеные, у всех крестики на груди), решили: давайте, ребятки, будем жить с Богом. Все из разных областей: я из Сибири, Михаил Михеев – из Минска, Леонтий Львов – с Украины, из города Львова, Михаил Королев и Константин Востриков – из Петрограда, Кузьма Першин – из Мордовии. Все мы договорились, чтобы во всю войну никакого хульного слова не произносить, никакой раздражительности не проявлять, никакой обиды друг другу не причинять. Где бы мы ни были – всегда молились. Бежим к пушке, крестимся: Господи, помоги! Господи, помилуй! – кричали как могли. А вокруг снаряды летят, и самолеты прямо над нами летят – истребители немецкие. Только слышим: вжжж! – не успели стрельнуть, он и пролетел. Слава Богу – Господь помиловал…

Икон у нас не было, но у каждого, как я уже сказал, под рубашкой крестик. И у каждого горячая молитва и слёзы. И Господь нас спасал в самых страшных ситуациях. Дважды мне было предсказано, как бы прозвучало в груди: сейчас вот сюда прилетит снаряд, убери солдат, уходи. Так было, когда в 1943 году нас перевели в Сестрорецк, в аккурат на Светлой седмице. Друг другу шепотом «Христос воскресе!» сказали – и начали копать окопы. И мне как бы голос слышится: «Убирай солдат, отбегайте в дом, сейчас сюда снаряд прилетит». Я кричу что есть силы, как сумасшедший, дергаю дядю Костю Вострикова (ему лет сорок, а нам по двадцать было). «Что ты меня дергаешь?» – кричит он. «Быстро беги отсюда! – говорю. – Сейчас сюда снаряд прилетит»… И мы всем нарядом убежали в дом. Точно, минуты не прошло, как снаряд прилетел, и на том месте, где мы только что были, уже воронка… Потом солдатики приходили ко мне и со слезами благодарили. А благодарить надо не меня, а Господа славить за такие добрые дела. Ведь если бы не эти «подсказки», и я, и мои друзья давно бы уже были в земле. Мы тогда поняли, что Господь за нас заступается. Сколько раз так спасал Господь от верной гибели!..

Ну а когда Победу объявили – тут мы от радости поплакали. Вот тут мы радовались! Этой радости не забудешь никогда! Такой радости в моей жизни никогда больше не было. Мы встали на колени, молились. Как мы молились, как Бога благодарили! Обнялись, слёзы текут ручьем. Глянули друг на дружку:

– Лёнька! Мы живые! – Мишка! Мы живые! Ой! – И снова плачем от счастья».

Я закруглял беседу, когда в кафе появился Володя, тот самый, который свёл меня с Беркутом. Друзья обнялись.

– Лимонад будешь? – спросил Беркут, усаживая друга рядом с собой.

– Ни в коем случае, только чай! Хочу чего-нибудь холодного, да боюсь, как бы горло не развякалось, – объяснил выбор Володя. – Поэтому буду чай зелёный да покрепче!

Официант принёс чайник.

– Про Сирию рассказывал? – спросил Володя Беркута. – Ехал сейчас к вам и вспомнил Антоху-язычника. В Дерике, Дейр-эз-Зоре, мы взяли укрепрайон. Игиловцы не согласились с таким раскладом и пошли на нас. На флангах были сирийцы, они отступили. Нас поджали со всех сторон, взяли в кольцо. Полная задница. И приказ – уничтожить документы, все зацепки, фотографии, всё под ноль. Командиры жгли документацию, списки. У меня, кроме фото детей, ничего не было – сжёг. Заодно молитвослов карманный, чтобы не осквернили фанаты. Был в отделении крутой язычник Антоха. Горячий парень. Отличный боец, но язычник. Когда с ним познакомились, он вывел на разговор о вере, я сразу понял – ему без толку что-то втолковывать – не пробить. Упёртый, и одно на языке: русские предали веру предков, жиды со своим Христом запудрили мозги, чтобы поработить. «Вы как себя именуете, – наседает на меня, – «рабы Божии»! А какие мы, русские, рабы? Никогда ими не были! Пора возвращаться от жидовской веры к своим истокам, к славянским богам – Перуну, Даждьбогу, Стрибогу». На плече у Антохи красовалась здоровенная татуировка – солнцеворот. В первый раз заспорили, говорю ему: мы находимся на древнейшей христианской земле, в Сирии апостол Павел начинал проповедовать христианство. Антоха в штыки: «Апостол Павел кто? Еврей! И вера у него какая? Еврейская. А мы с тобой русские! У нас свои боги!» И вот готовимся к последнему бою, всё сожгли, ждём штурма. Установка – в плен не сдаёмся. Перед штурмом заработала игиловская арта, такое ощущение – мины со всех сторон. И вдруг крутой язычник Антоха подползает: «Вован, давай помолимся». И достаёт из ладанки, мать, провожая, дала ему, листок с псалмом «Живый в помощи Вышняго». «Антоха, – говорю, – а как же Перун Громовержец? Это христианская молитва, а ты язычник!» – «Да какой язычник! Не до того сейчас. Молиться надо, читай». Арта поливает, прилёт за прилётом, а мы читаем вслух «Живый в помощи Вышнего». Точнее – я читаю, Антоха слушает, крестится. Жареным запахло, враз забыл Перунов и Даждьбогов. Вот такой был казус. А фото детей я тогда зря сжёг. Налетели наши «сушки», дали игиловцам такого жару, такого огонька, ещё и вертушки подоспели, добавили…

Время было позднее, мы вышли из кафе в июльскую ночь. Жара с рекордной отметки на градуснике сползла на несколько делений, стало прохладнее. Со стороны Иртыша тянул освежающий ветерок.

– На Донбассе сейчас не жарко, – сказал Беркут, – погрелся у вас. Сегодня поплавал в Иртыше. Любил в детстве, студенческой юности пропадать на реке! Иртыш был рядом с институтом. И сегодня вода классная! Славно у вас – люди загорают, купаются, играют в волейбол… Мирно, хорошо…

Мы пожали друг другу руки, Володя предлагал подвезти сначала меня, потом Беркута, но мы жили не рядом, отказался, друзья направились к зданию городской Думы к машине Володи. Я перекрестил спины воинов: «Спаси вас, Господи» – и пошёл на автобусную остановку. Такси заказал оттуда.

Дед разведбата

Мы стремительно удалялись от Пасхи Господней, пролетела Светлая седмица, за ней одна неделя, вторая, третья… Последние дни восторженно возглашалось в храмах «Христос Воскресе», солнечно пелся пасхальный канон: «Ангел вопияше Благодатной: Чистая Дево, радуйся!..» Скоро-скоро радоваться Вознесению Господню, а там и Святая Троица. Нынешняя весна брала разгон с раскачкой, да всё одно зашумели листвой берёзы, затрепетали клейкими зелёными пятачками тополя, буйно зацвела черёмуха. С удивлением обнаружил несколько её высоких кустов у драматического театра. Лицо обдало сладким запахом, крутнул головой в поисках источника, и вот она красавица. Как не полюбоваться на белые гроздья. Одна лежала на зелёном полотне газона. Лежала победно: любуйтесь, я и здесь хороша. На самом деле – нежная, стебелёк к стебельку подстриженная трава, на ней воздушная белоснежная гроздь… Вот-вот газон покроется черёмуховым снегом, ветер разнесёт медовые ароматы по всему свету, а мы вместе с Троицей вступим в лето!

Тяжело опираясь на палочку, подошёл Илья.