В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин Страница 33

Сразу же после обеда все четверо ушли вместе с председателем в деревню. Просился у комбата и Зайцев, но капитан, окинув взглядом его тщедушную фигуру, спросил:

– Кто ты по специальности?

– Штукатур. Немного малярил. По печному делу опять же пробовал. Получалось…

– Нечего тебе там делать.

…Солнце уже садилось, когда четверо ополченцев, откомандированных комбатом для починки колхозного колодца, вернулись в часть. И все четверо, что называется, лыка не вязали. Вернулись не с пустыми руками. Принесли с собой две бутылки водки, каравай хлеба, ведро малосольных огурцов и здоровенный, фунта четыре, шмот соленого сала. И, как на грех, не успев спуститься в землянку, попали на глаза начальнику штаба дивизии полковнику Реутову, который вместе с командиром полка майором Северцевым и комбатом Петровым осматривал инженерные сооружения полосы обороны полка.

– А это еще что за спектакль?! – до шепота снизил голос полковник Реутов. Его и без того маленькие глазки превратились в две темные щелки, над которыми свисали выгоревшие на солнце редкие кустики бровей.

Увидев перед собой высокое начальство, четверо ополченцев оторопели. Переминались с ноги на ногу и изо всех сил старались сделать вид, что у каждого «ни в одном глазу».

Реутов и сопровождающие его майор Северцев и комбат Петров подошли к ополченцам.

– Я вас спрашиваю, капитан, что это такое?! – Взгляд Реутова остановился на комбате Петрове, который от растерянности не находил слов для оправдания.

Веселый по натуре ополченец Еськин, первый балагур и пересмешник в роте, вытянулся по стойке «смирно» и, приложив к седеющему виску до желтизны прокуренные пальцы, выпалил что есть духу:

– Ваше приказание выполнено, товарищ капитан! Сруб в колодце перебрали, насос отремонтировали! Работает как часы!.. – Еськина слегка качнуло вправо, и он, придерживаясь за локоть соседа, снова вытянулся в струнку.

– Качает как зверь! – натужно выкрикнул стоявший рядом с Еськиным ополченец Иванов, уставясь осоловелым взглядом на командира батальона. – За минуту подает двадцативедерную бочку!..

Только что закончившие ужин бойцы роты, в которой числились четверо провинившихся, став невольными свидетелями этой необычной картины, притихли в отдалении. Все молча смотрели и ждали: что будет дальше. О полковнике Реутове среди ополченцев ходили слухи как о бессердечном и чересчур строгом командире. А тут, как на грех, – ЧП.

– Значит, по вольному найму ударились?.. – распалялся Реутов, только теперь заметивший в карманах брюк одного из ополченцев горлышки двух бутылок, запечатанных пробкой с сургучом. – И насос качает как зверь?

До сих пор молчавший немолодой ополченец Корнаков, влившийся в московскую дивизию в Химках в составе калининского батальона народного ополчения, стараясь ладонями прикрыть горлышки бутылок, заплетающимся языком громко пробубнил:

– Воды теперь сколько хошь, товарищ полковник! Пей не хочу… Хватит и коровам, и людям!.. – И, глядя на помрачневшего комбата Петрова, просветлел и радостно доложил: – А вам, товарищ капитан, бабы и председатель сельсовета посылают гостинец: шлют шмот сала и ведро малосольных огурцов. Очень благодарили вас, товарищ капитан!

Реутов перевел взгляд на командира полка, который, сомкнув за спиной руки и широко расставив ноги, исподлобья смотрел на переминавшихся с ноги на ногу ополченцев.

– Вы в курсе дела?

– Да, – сухо ответил майор Северцев, не взглянув на Реутова. – Я разрешил комбату командировать этих четырех разгильдяев помочь колхозникам отремонтировать колодец. – И, помолчав, добавил: – Ничего, проспятся – я с ними завтра поговорю. Поговорю особо. Я покажу, как позорить честь народного ополченца Москвы!

– А я из Калинина! – выпалил Корнаков.

– Молчите, Корнаков! – сквозь зубы, с выражением брезгливости на лице проговорил комбат Петров.

На его голос обернулся Реутов.

– Что же вы не принимаете гостинцы, капитан? Они же вам адресованы.

– Эти гостинцы не полезут в горло, товарищ полковник, – сдержанно ответил комбат.

Видя, что дело принимает серьезный оборот, самый молодой по виду ополченец, слесарь-сборщик по гражданской специальности, на долю которого выпал ремонт насоса, поставил у своих ног ведро с огурцами, а Корнаков вытащил из кармана две бутылки водки и поставил их рядом с ведром. Шмот сала, завернутый в чистую льняную тряпицу, лежал поверх огурцов.

Капитан Петров подошел к ведру, взял с земли обе бутылки, отошел в сторону и хотел было разбить их о камень, но его вовремя остановил Реутов.

– Капитан, отставить! В медсанбате плохо со спиртом… – Бросив взгляд на ординарца, который стоял шагах в пяти и покуривал в ожидании развязки, Реутов распорядился: – Все отправить в медсанбат! Там кое-кто из раненых и больных потерял аппетит…

Две бутылки водки тут же скрылись в бездонных карманах подскочившего ординарца.

– А сало, товарищ полковник? Тоже в медсанбат? – Ординарец развернул льняную тряпицу, и на ладони его зарозовел толстый пласт сала с бурыми прослойками.

– Все в медсанбат!

– Есть, в медсанбат! – отчеканил ординарец и, повесив ведро на руку, отошел в сторону. – Вас подождать, товарищ полковник? Или сейчас отнести?

– Подождать.

Майор Северцев вплотную подошел к провинившимся ополченцам и, обведя взглядом их лица, с трудом скрывая гнев, произнес:

– Эх вы!.. А ведь присягали под знаменем!

Слова о присяге как бы несколько отрезвили провинившихся.

– Виноваты, товарищ полковник, исправимся, – за всех ответил Еськин, глядя в землю. – Работа была чижолая, председатель поднес за обедом по стаканчику… Уж очень благодарили, товарищ полковник. Колодец стал лучше, чем когда был новый. Так бабы и сказали. До самого гумна нас провожали.

– Старченко! – почти взвизгнул полковник Реутов, и тотчас же перед ним выросла фигура начальника штаба полка майора Старченко.

– Слушаю вас, товарищ полковник!

– На всех четверых сегодня же оформить документы в трибунал! – Эти слова Реутов произнес громко, чтоб их слышали ополченцы, сидевшие в отдалении на смолистых еловых бревнах. Потом он умышленно сделал продолжительную паузу и молча прошелся перед вытянувшимися нарушителями армейской дисциплины. – Чтобы завтра об этом преступном нарушении воинской дисциплины знала вся дивизия!

По лицу майора Северцева, застывшего в оцепенении, было видно, что излишняя горячность полковника Реутова и поспешность в выборе меры наказания были ему не по душе. Но сложившаяся обстановка исключала всякую дискуссию: все происходило на глазах ополченцев.

– А сейчас что с ними? – спросил майор Старченко, переводя взгляд с Реутова на командира полка.

– Под арест!.. На дивизионную гауптвахту!.. До отправки в трибунал держать на строгом режиме!

Реутов сомкнул за спиной руки и уже направился в сторону окопов второго батальона, но, словно вспомнив что-то очень важное и неотложное, остановился. Повернувшись вполоборота к наказанным ополченцам, он с раздражением бросил:

– За такие дисциплинарные нарушения в боевой обстановке расстреливают на месте!

Слова «расстрел на месте» как ветром сдули пьяную одурь с лиц провинившихся. Слесарь Еськин воспринял эти слова начальника штаба болезненнее остальных –