Москва-Париж - Александр Жарких Страница 32

от однообразных действий. Однажды ты просто забываешь уклониться или убежать от дрона, который красиво завис над тобой. Окружающее пространство вдруг застывает вместе с замедлившимся временем, превращаясь в густой кисель. Мой мозг создал иллюзию такой остановки в смертельно опасной ситуации, подспудно понимая, что следующая остановка – это смерть. Наверное, это были очередные проделки злой и невидимой тётки с косой…

Вспышки взрыва я не увидел. Меня спас парнишка с необычным позывным Жить, который, наверное, взял его себе, насмотревшись фильмов Юрия Быкова. А может быть, просто хотел жить. Он подбежал и толкнул меня в спину так, что я упал плашмя на землю. Хорошо ещё, что дрон немного промахнулся и сброшенный заряд ударил очень близко, но попал в бруствер окопа. Мелкие осколки с комьями земли пролетели надо мной и над упавшим рядом парнишкой, изрешетив мой рюкзак, который я сушил на противоположном краю окопа. То же самое могло случиться и с моей головой. После больницы я замечал, что громкие звуки стали для меня болезненными, но чтобы настолько! Я попытался приподняться и встал на четвереньки. Башка гудела, как кипящая кастрюля, а лицо горело от стыда.

– Млядь, больше так не делай, – строго сказал Жить после того, как мы отряхнулись и уселись рядом перекурить.

– Не обессудь, братан, похоже я затупил, – наверное, мне было глупо перед ним оправдываться в такой ситуации.

Стерев кровь с подбородка и выплюнув сломанный при ударе о землю передний зуб, я внимательно посмотрел на спасителя, который организовал мой второй день рождения. Простое чумазое лицо парня сказало о нём многое: «Вот он и будет моим заместителем», – быстро сообразил я. Было в нём что-то твёрдое и нескользкое. Что-то прочное, на что потом можно будет положиться. Говорил он как-то по-деревенски степенно и обстоятельно, рассказывая о себе, словно медленно переваривал всё случившееся с ним в неслучайно забредшей сюда, на СВО, его собственной жизни, которую до этого старательно пытался проталкивать через колонию, словно через тоннель, в конце которого не всегда был виден свет. Ну, так мне, по крайней мере, показалось…

Да, потом многие поначалу будут удивляться нашей с ним перекличке в радиоэфире. Снова получалось нечто похожее на заклинание: «Парижу Жить…, Жить Парижу…, ответь, братан!» Нашу группу из-за этого даже прозвали «французами». Поэтому ещё забавнее было слышать, когда в докладах начальству проскальзывали фразы типа «…французы вчера забрали ещё один укреп, но не смогли на нём закрепиться». Прямо война 1812 года, ей богу…

Но так будет продолжаться недолго, до тех пор, пока я не откажусь исполнять прямой приказ командира и загремлю в ОСО (особый отдел) «Вагнера». Я даже успею ещё стать взводным, заменив нашего командира, которого назначили командовать другим взводом. Там взводным раньше был парень с позывным Фундук, у которого сдали нервы из-за того, что ему никак не хотели давать отпуск. Говорили, что это случилось потому, что он то ли проштрафился, то ли у него нарисовался личный конфликт с командиром отряда.

Он воевал уже около года и, наверное, у него случилось моральное выгорание. По словам ребят, Фундук был надёжным командиром, замечательным человеком, очень дружил с ними и многому научил. А после очередного отказа в предоставлении отпуска стал неадекватным, и с ним уже никто не мог нормально общаться. Потом он вместо отпуска сгинет где-то там, где тяжёлое военное небо сходилось с беззащитной гражданской землёй… Кстати, после этой истории в руководстве Компании стали гораздо внимательнее относиться к предоставлению отпусков.

Бои были тогда настолько тяжёлые, что мы тоже стали буквально зарастать непроходимой усталостью и нести значительные потери. Но и противник был измотан и нёс ещё бОльшие потери. Вот и я уже столько друзей здесь потерял, столько всего видел… А смерть ходила вокруг меня на хромой ноге, опираясь на косу, словно сама была ранена, и от злости выкашивала нас одного за другим. Она подбиралась всё ближе и ближе. По всему чувствовалось её тяжёлое затхлое дыхание. Казалось, если я отсюда в ближайшее время не уеду, то однажды ночью во сне она может подкрасться ко мне и спросить: «Может, всё-таки, хватит?» А наутро меня разорвёт снарядом при неудачном штурме очередного окопа, и буду я там несколько лет лежать, пока земля меня полностью не примет, ну, или хотя бы по частям…

А потом, может быть, окажется, что НИЧЕГО этого и не было. Не было крови, грязи, стонов умирающих медленно и ужаса разорванных быстро. Не было этой бесконечной черной земли, засосавшей нас в глубоких колеях, оставшихся после тяжёлой техники. Словно не ступали здесь ноги в дырявых ботинках, уносивших отсюда изъеденные ранами и язвами, оглушённые бесконечными взрывами, измученные тела бойцов. И после короткой бесконечности кто-то корыстный и властный захочет, чтобы воспоминания об этом становились бы постепенно исторической фантастикой, которая по обыкновению станет путать время и место происходивших событий…

Военные действия в некотором смысле – это подлость. Современные военные действия почти всегда заключаются в том, как бы получше обмануть противника. Заманить, подкрасться и нанести удар исподтишка, из укрытия незаметного, из-за угла хитрого, из места неприметного. Подстеречь, подставить, подманить… Такая вот недетская игра в прятки со смертельными последствиями. От спрятавшихся в детстве понарошку до спрятавшихся навсегда и взаправду.

Работа штурмовика скоротечна, как сердечный приступ. Когда завязывается прямой стрелковый бой, преимущество у тех, кого количественно больше. Откуда ведут огонь, почти всегда бывает видно. Если с одной стороны только пять автоматов, а с другой тридцать, то у тех пятерых нет шансов: под превосходящим огнём им уже ни поднять головы, ни вылезти, ни убежать. К ним подойдут ближе и закидают гранатами.

Одно время одежду убитых ВСУшников многие забирали себе. Кто-то предпочитал… Да что предпочитал, все носили. Мы не носили до этого ни белых, ни красных повязок, а когда чуть не половина личного состава самостоятельно переоделась в укроповскую форму и в их каски, поступил приказ надеть белые повязки – такое отличие «свой-чужой». Сказать по правде, одно время украинская форменная одежда была гораздо качественнее нашей. В ней меньше потели, больше кожа дышала. Натовские шлемы и броники с керамическими пластинами были легче и лучше.

Мне удалось быстро наладить дисциплину в отделении. Даже не пришлось никого обнулять. Хотя был один, который при очередном накате пытался бежать, куда глаза глядят. Но после боя ему другие ребята объяснили доступными средствами, что так делать больше не нужно. Нам тогда поставили задачу занять опорник, который неделю назад ВСУшники отбили у наших и люто всех