Смерти смотрели в лицо - Виктор Васильевич Шутов Страница 3

потерял отца, работал в кузнице, девятнадцати лет вступил в партию. Был комсомольским вожаком на Смолянке, инструктором райкома комсомола. После службы в армии попал на курсы ответственных работников и его направили на должность помощника заведующего шахтой «Пролетар». Через полтора года стал инструктором технических курсов Центросоюза при Сталинском облпотребсоюзе. В середине 1939 года уехал на учебу в Киев, после чего работал заместителем председателя Станиславского облпотребсоюза.

Война застала Александра Антоновича в Киеве на совещании. Он поспешил в Станислав. На станции Чертково встретил свою семью. Жена Мария Анатольевна с трехмесячным Валериком, четырехлетним Анатолием и младшей сестрой Надей ехали в Сталино, подальше от войны, как считали они.

- Конечно, там вам будет спокойнее,— сказал Шведов.

— А ты? — испуганно спросила жена.

— Нужно эвакуировать учреждение...

— В Станиславе нас бомбили, Саша! — воскликнула Мария Анатольевна.— Там бои.

— Не волнуйся, Муся, все будет хорошо,— ответил муж.

Они расстались...

А в октябре он появился в Сталино. В гражданской одежде, похудевший, озабоченный, старше своих тридцати лет. Матери Вере Борисовне, у которой поселилась его семья, и родственникам сказал, что ему дали отпуск. А жене, получившей присланные им продовольственный и денежный аттестат, признался: в Сталино он проездом.

— Кого ты видела из наших знакомых? — спросил он.

— Тимофей Оленчук дома,— ответила Мария Анатольевна.

— До сих пор не призвали?

— Приходил к нам в штатском.

С Оленчуком Александр Антонович познакомился в начале тридцатых годов. Тот приехал в Сталино из армии, женился на девушке, с которой Шведов учился в одной школе, и жил по соседству.

Он пошел к товарищу на поселок Шмидта. Они обрадовались друг-другу, обнялись, Тимофей Романович успел шепнуть на ухо неожиданному гостю:

— При моих ни о чем не спрашивай.

Предложил выйти на улицу. По пустырю они направились к Дурной балке, лежавшей за Одиннадцатой шахтой.

— Меня бракуют врачи,— с грустью проговорил Тимофей Романович.— По всему видно — фрицы доберутся сюда. При отходе наших пристану к какой-нибудь части и буду бить гадов.

- А если здесь? — спросил Шведов.

— Что — «здесь»? Остаться? — воскликнул Оленчук и приостановился.— Да ты что? Один в поле не воин.

— Почему один? Подполье обязательно будет.

— Да я и не знаю, к кому идти.

— Я знаю, Тима. Завтра в десять утра жду возле Госбанка на Первой. Договорились?

На следующий день он представил Оленчука капитану Шумко. Они беседовали долго и обстоятельно. Тимофей Романович согласился остаться на оккупированной территории. Перед отъездом в Мариуполь Александр Антонович снова навестил друга. По возбужденному блеску черных глаз понял, что настроение у того улучшилось.

— Ты знаешь, я уже не один,— признался он.

— Замечательно,— ответил Шведов.— А злости к врагу тебе не занимать.

Дома расставание было трудным. Александр Антонович настаивал, чтобы семья эвакуировалась, обещал машину. И вот теперь неизвестно, где они сейчас, что с ними?

Рядом окраина города. Часа через два он будет на Смолянке и все узнает, все... Его обдало жаром, на лбу выступила испарина. «Меня ждут в штабе, я не имею права!.. Подальше от этого места, и не мучиться. Муся уехала. Наверное, меня уже ждет ее письмо...»

Александр Антонович стянул с головы шапку и закрыл ею глаза, будто боялся, что увидит неотвратимое. Холод пощекотал затылок, и он глубоко натянул ушанку. Медленно пошел вдоль посадки, и так же неторопливо стало проплывать перед ним совсем недавнее прошлое, но теперь такое далекое и неповторимое. Он видел лицо жены, незащищенный взгляд голубых глаз, ощущал горьковатый, но дорогой запах каштановых волос. В уши то и дело врывался лепет Толика, так похожего на него. Слышалось учащенное дыхание Надюши, и ни как не мог представить себе маленького Валерика. О этого что-то ноющее подкатывалось под самое сердце и мешало идти. «Уже полгода ему,— думал Шведов.— Без меня растит Муся... Милая, добрая моя. Мы были с тобой счастливы. Ведь были, были... Помнишь, как встретились? На шахте...»

На шахте «Пролетар» Мария Савостенок работала табельщицей. Не один шахтер подолгу стоял в стороне и, вздыхая, поглядывал на белолицую девушку с пышными волосами. Она улыбнется — и защемит у парня сердце от невозможной тоски. Глаза у нее голубые, брови под шнурочек. Слова произносит ласково, певуче. Александр как увидел Мусю, так и прирос к ней душою. Обратила внимание на смуглого чубатого заместителя заведующего и Мария. Но взглянет мельком — и отвернется с побледневшим лицом, губу больно прикусит. Ведь была уже замужем. Вышла за красавца. А через два месяца узнала, что у него жена и ребенок. Прогнала его и теперь боится заикнуться о прошлом. А Шведов все чаще заговаривал с ней, узнал все: и что внучка потомственного шахтера, и что отец воевал в гражданскую. В восемнадцатом году умерла ее мать. Отец — кадровый военный — обзавелся новой семьей и после демобилизации приехал в Сталино с дочерью Надей. Вскоре он умер. С того времени работает Мария Савостенок: сначала рассыльной, потом табельщицей, а теперь — табельщица-расчетчик на «Пролетаре».

Шведов не замечает, как улыбается. Он весь в минувшем. Нет, не ошибся, взяв себе в жены Марию. Прикипел к ней, и она за ним на край света пойдет. Ласковая, нежная и решительная.

Они перебрались на Смолянку к Вере Борисовне, забрали с собой двенадцатилетнюю Надю. Маленькая комнатушка с печкой, столик треугольный в углу, кровать у окна. Придут с работы и затевают с Надей игру в прятки.

Подрастала Надя и видела, как дружно живет ее сестра с мужем. Было порой в его поступках что-то мальчишеское, озорное. Поехал как-то в Мариуполь и на другой день послал телеграмму домой: «Муся, приезжай немедленно». Жена встревожилась — не беда ли с ним? Быстрее на поезд — и приехала. А Саша ее стоит на перроне, высматривает жену. Увидела его, подбежала, спрашивает:

— Что случилось, милый?

— Не могу без тебя. Дня не могу, понимаешь?

— Сумасшедший мой. Разве так можно? — упрекает, а сама прижимается к нему,