Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг Страница 27

оказалось – окруженцы. Немцы умело рубили советские войска на части, кромсали от души, и агонизирующие дивизии и корпуса корчились под свирепыми лезвиями танковых клиньев и под жгущим вниманием господствовавшей в голубом, будь оно неладно, небе авиацией немцев. Наглядно видел начштаба, что такое паника, хаос и отсутствие сведений точных, отчего наши тыкались, как слепые щенята, а немцы, чуя свою победу, становились все наглее и наглее.

И в ответ сам Берестов чувствовал, что становится злее, отчаяннее и немецкой наглости готов свою дерзость противопоставить. Он уже видел, что бить немцев – можно. А скоро и случай представился. Огрызки разгромленных частей и подразделений, то дробясь, проходя через сито немецких войск, то сливаясь снова вместе, теряя одних и пополняясь другими, то гибли подчистую, то прорывались к своим. Поздним вечером группа двух лейтенантов уперлась в массу уставшего народа. Красноармейцы, голодные и уставшие, кучей безнадежно сидели в редком леске. Несколько сотен человек, аморфная масса, потерявшая управляемость, без скелета организованности. Медуза на пляже. Толпа. Найти командира не получилось, хотя и были в куче начальники в чинах, идти измотанные люди отказывались. Впереди явно была линия немецкой обороны – периодически взлетали ракеты, по-дежурному лаяли пулеметы.

Берестов и Бондарь выбрались на опушку. Там, из боязни шальных пуль, никого не было. Лейтенанты аккуратно выползли по-пластунски и стали внимательно присматриваться. Темнело, ракеты стали взлетать чаще. Очереди тоже посыпались гуще. Но что-то в этом странное было для начштаба. Не мог понять что, но смущало.

– Танки там, – хмуро прошептал Бондарь.

Старлей кивнул. Рев двигателя он и сам услышал. Зададанила автоматическая пушка оттуда, трассера, низко стелясь над землей, простригли воздух, исчезли в лесу. И опять что-то показалось непонятным.

Один танк. И проехал слева направо. Пулемет практически впереди от нас, другие справа и слева, что-то далековаты друг от друга.

– Сушай, я туда сповзаю, гляну. Што-то тут не так, – прошептал приятелю старлей.

– Лучше вместе!

– Не. Там будь, – ткнул пальцем начштаба в одиноко торчащее дерево, хорошо видное даже сейчас. Дождался кивка и пополз змеей. Он хорошо умел это делать, еще с финской. И – то, что отличает опытного бойца от новичка – старательно выбирал маршрут, пользуя все незаметные неровности местности, прикрываясь редкими кустиками и кучами скошенной травы – недавно был тут покос, пахло одуряюще свежестью и зеленью и почему-то, как всегда на покосе, крепкими пупырчатыми огурцами, порезанными аппетитными дольками.

А потом сильно удивился. Не было немецкой линии обороны. Не было окопов, пулеметных гнезд и запасных позиций. На собранной в кучу траве удобно полулежал немецкий солдат, мурлыча себе под нос какой-то разудалый веселый мотивчик, прихлебывая из фляжки и время от времени не спеша то пулял в небо ракету, заливающую все окрест мертвым белым светом, то давал из стоящего рядом пулемета очередь. Позже чутка стало ясно и с танком – небольшенькая машина проехала неподалеку, экономно постреляв в сторону леса.

– Вот наглецы! – подумал старлей, которому стало даже стыдно, что из нескольких сотен людей в лесу никому в голову не пришло проверить, кто это тут стреляет. Сил у немцев нет, а расчет верный – посадили ракетчиков с пулеметами в паре сотен метров друг от друга, и получается отличная имитация обороны. Еще танчик одинокий катается туда-сюда с фланга на фланг. Совсем страшно! Оборона с танками!!! До утра будут пугать, а утром уже и силы подтянут. А ведь пройти не вопрос, совсем не вопрос.

Обратно полз как мог быстро. И даже его поняли сразу. Теперь поползли втроем – оба командира да пулеметчик с ДТ. Подобрались сзади, близенько. И когда немец бахнул из ракетницы, почти слив свой выстрел с немецким, грохнул ТТ. Ракетчик смяк и распластался на своей плащ-палатке. Кончился комфорт. А дальше санитар вместо одной длинной – как обычно бил покойный германец – отсек две коротких, что было сигналом. Машинка у немца оказалась чешским ручным пулеметом, Берестов такой знал неплохо, так что разобраться было не сложно. Ракетница тоже оказалась простой в обращении, рядом стояли ящики с ракетами и патронами, под рукой у мертвеца лежали россыпью набитые магазины – стреляй, не хочу!

Своих людей лейтенантам удалось провести без сучка, без задоринки, вместе с полутора сотнями вовремя спохватившихся. Остальные не мычали, не телились и момент упустили: Бондарь утащил ракетницу и пулемет, потому танк живо прискакал проверить, что случилось, мигом загнав нерасторопных тугодумов обратно в лесок.

Медики и артиллеристы шли всю ночь, следом тянулись хвостом воспрявшие духом люди из леса. Начштаба вел хоть и наобум, а старательно все же держа направление. Рассвело.

И совсем неожиданно бахнул спереди одиночный выстрел, рвануло раскаленными клещами грудь слева и не успел вскинуть в ответ ТТ, как заполошный испуганный голосишко оттуда: «Стой, кто идет!»

Вышли к своим все-таки!

– Мать твою ютить, вертеть, крутить и барабанить! – Так, в общем, можно было перевести рев из десятка глоток бойцов залегших рядом с раненым начальником штаба. А он обессиленно сел на землю, бойцы переругивались с нелепым часовым, потом и с той стороны народ понабежал, судя по тому, что отстраненно слушал раненый начштаба, часовому пару раз все же дали в морду, но до общей драки дело не дошло. Кто-то незнакомый дал фляжку, запах привычный, спирт, похоже. Глотал, как холодную колючую воду – не грел, не жег, а словно проволокой глотку царапал.

Оттащили его в просторный сухой блиндаж, незнакомая деваха сунулась было с бинтами, но ее свои, берестовские девчонки оттерли, скоро и умело забинтовали. Рана оказалась вроде как на первый взгляд и пустяковой – пуля дурака-часового прошла почти вскользь, сбоку, жаль, что все же порвала мышцы и зацепила пару ребер.

Но разболелась не на шутку.

И его отправили по этапам эвакуации, благо особист формально его опросил сразу и претензий не имел. Еще и печати принял под расписку, сильно удивившись такому делу и поглядев на бледного старлея не без уважения.

Дальше все пошло хуже и хуже. Не хотела затягиваться чертова рана, загноилась. И в тыловом госпитале стало ясно – теперь из армии точно попрут, о чем на медкомиссии сказали вполне внятно и ясно. И все попытки начштаба ситуацию переменить кончались фуком.

Рана заживала очень плохо, мелкие осколки косточек тягостно выходили с гноем, ходил Берестов скособоченным. Донимал медкомиссию, от него только уже привычно отмахивались, ясно было всем, что после долечивания из армии погонят метлой. Отвоевался, Аника-воин. Жить не хотелось, снова выматывала боль, сознание своей никчемности и невезучести. И впереди светила инвалидность и не