Донбасский меридиан - Владимир Георгиевич Нестеренко Страница 26

– Ну, с Богом, родные мои, – перекрестила себя и детей. – Присядем на дорожку с молитвой: Господи, благослови на трудную дорогу!

Они присели, с минуту молча глядели друг на друга. Бабушка встала первая, шагнула к поклаже, взгромождая с помощью внука рюкзак на плечи, увидела, как без усилий справился Костя, как помог надеть на плечи рюкзак Тане. Затем все трое подхватили каждый свою сумку и с первыми лучами солнца вышли из дома в одни двери. Тамара Ивановна замкнула на внутренний замок двери, и в синеве рассвета направились к калитке. Остановились, глянули на пустынную улицу, скользнули под окнами родного дома. У Тамары Ивановны навернулись слезы. Здесь она родилась и выросла, отсюда малышкой, но уже понимая постигшее горе, провожала на погост маму, потом отца, который завещал ей усадьбу, с выплатой доли Валентине.

«Родной, милый мой дом, не подумай обо мне плохо, я не предаю тебя, мы вернёмся, и в нём Косте справим свадьбу, – шептали её губы. – Ты не сирота, ты выстоишь лихое время, как стоял и прежде во все годины в ожидании счастья своим хозяевам».

Полчаса спустя беженцы оставили позади себя Красноармейск, на который нет-нет да озиралась Тамара Ивановна, гонимая страхом в настоящем и в будущем. Сначала шли по асфальтированной и безлюдной дороге, ведущей в Селидово, покрыв размеренным шагом километра два, до тех пор, пока не услышали гул идущего из Красноармейска грузовика.

– Сворачиваем с дороги, быстро-быстро к лесополосе, мы не знаем, кто за рулем, скоренько, скоренько!

Они ещё бежали к орешнику, чтобы укрыться в его зарослях, как прошумел тяжелый грузовик, водителю которого не было дела до пешеходов.

– Перепугал, чертяка, – выругалась Тамара Ивановна, – больше выходить на шоссе не будем, к посадкам прижмёмся.

Костя собрался возразить, но Таня жестом призвала молчать: она знала, что Костя дал клятву бабушке о полном подчинении, следует полагаться на её опыт и осторожность. Двигаться, конечно, труднее по поднявшемуся густому и росистому разнотравью, зато безопаснее. С каждым километром поклажа утяжелялась, это было видно, как бабушка стала отставать от внуков. Костя остановился, подождал, пока баба с ним поравняется, и сказал:

– Баба, давай мне свою сумку. Ты знаешь, для меня такие нагрузки – норма.

Раскрасневшаяся от умеренной ходьбы с нагрузкой Тамара Ивановна молча согласилась.

– Чуть больше часа идём, четыре километра покрыли. Это почти половина до Селидова, отдохнём в тенёчке, – сказала она своим приятным грудным голосом. – Помоги снять рюкзак, Костя.

Они остановились против поворота трассы влево, баба уселась под куст желтой цветущей акации, подставив сумку, в которой сложены вещи, а Костя, после того, как снял рюкзак с плеч бабушки, подхватил его и понёс едва ли не бегом, дальше. Таня хотела следовать за другом, но Костя дал отмашку, и девушка подчинилась. Опасение Тамары нарваться на неприятелей оправдалось: прошли один за другим три военные крытые тентами машины. В кабинах, видно, сидят офицеры. Поворот благоприятствовал схрону беглецов, так как водители больше внимания обращали на дорогу и не смотрели по сторонам. Однако юноша, заслышав гул машин, припал к земле, мысленно хваля бабушку за осторожность, привыкая к ней.

Костя налегке вернулся минут через двадцать, отнеся поклажу почти на километр, укрыв её в орешнике.

– Ну вот, можно двигаться дальше, – сказала бабушка, подав руку внуку, чтобы помог встать с низкого сиденья. Костя помог бабе, подхватил у Тани сумку, и отряд снова зашагал гуськом. Степь выдыхала аромат цветущих трав, земля в росах отдавала растениям свою накопленную влагу, увлажняя утренний чистейший богато насыщенный озоном воздух, который не ощущался легкими, словно и нет их в груди, оттого шагалось легко, а за спиной не давил рюкзак. От этой легкости растворилось ощущение опасности при нежеланной встрече с кем бы то ни было. Тамара Ивановна шла молча, Костя с Таней изредка переговаривались о пустяках. Через полтора часа размеренного шага показались окрестности Селидова, движение на трассе оживилось. Ореховая посадка вперемежку с акацией оборвалась, и перед путниками лежало пастбище, на котором виднелся гурт коров, которых собирал пастух с окраинных улиц города для выгона на пастьбу.

– Будем заходить в город? – спросил Костя.

– Опасно, так вдоль трассы и пойдём, она минует город. Потом свернём на юг. В сторону Горняка. Я там тоже бывала. Хороший город, дома в садовом ожерелье стоят. Думаю, туда боевики пока не зашли. Если врагов нет, сядем в автобус до Донецка.

На окраину Горняка путешественники вышли на закате солнца. Во второй половине дня верховые ветра растащили многочисленные облака, что великолепными султанами неторопливо плавали в атмосфере, которая изрядно, как и положено в начале июля, прокалилась, заставила снять куртки и, конечно, утяжелила ход Тамары Ивановны. Под рюкзаком у неё расплылось тёмное пятно, она то и дело смахивала с лица пот платком, но бодрила себя и внуков сочным голосом, а перед глазами проплывали документальные картины беженцев во время нашествия немцев, под дождем и в слякоть, в стылые осенние месяцы, под остервенелыми бомбежками с воздуха. И крепилась, не показывая своей усталости. Но Костя видел тяжело шагающую бабушку и окончательно отобрал у неё сумку, а Таня, во время обеда на очередном привале, предложила часть продуктов переложить в свой и без того немалый рюкзак, но бабушка наотрез отказалась.

– Кабы отбавить в рюкзак моих пару лет, тут бы я согласилась, – шутила Тамара Ивановна. – А так пусть всё будет при мне, сдюжу, я двужильная.

Обостренное желание помочь друг другу всегда дает дополнительные силы, скрашивает усталость и слабость, показывает непреклонность характера, не боящегося трудностей, за которым следует отказ от помощи, но каждый знает, что не останется без участия товарищей.

На западную окраину города Горняка вышли перед закатом солнца. Тамара Ивановна приказала расположиться юношам под вековой шелковицей с кустистой кроной, а сама пошла на разведку в ближайший кирпичный дом, что стоял под красной черепицей с богатым садом. Костя стал было возражать против такой меры, мол, ему сбегать не в тягость, но бабушка отказала. Юноше пришлось смириться. Как и ожидала – усадьба, огороженная глухим забором из коричневого профлиста с железными широкими воротами для въезда автомашин, была наглухо закрыта. Тамара постояла немного, оглядела утопающую в садах неширокую и короткую улицу, продолжительно постучала в высокую с внутренним замком створку калитки. Раздался звонкий лай пса. Тамара стук повторила,