Москва-Париж - Александр Жарких Страница 23

Я чувствовал, как эта голая правда начинала меня подкупать. Но потребовалось время, чтобы переварить и представить себе услышанное. Судя по тому, что следующий вопрос прозвучал после длинной паузы, такое состояние было и у всех других зеков. А следующий вопрос был таким:

– Берете ли вы на войну ВИЧ-инфицированных?

Волшебник словно ожидал этого вопроса и ответил уверенно:

– Да! Берём. Из «вичёвых» и «гепатитных» будут сформированы отдельные группы, и у них будут отличительные знаки, чтобы в случае ранения вы не перезаражали друг друга.

Колония снова замерла, переваривая полученную информацию, а Волшебник ждал следующий вопрос. Но больше ни у кого не возникало желания справиться с тишиной. Подождав немного, чтобы тишина не переросла в минуту молчания, и будучи явно опытным оратором, он решил закончить выступление на эмоциональной ноте:

– Если у вас появится хоть доля сомнения, то лучше вам не ехать на войну. В России есть более тысячи исправительных учреждений, и мы обязательно найдем там солдат! Нам нужны только отчаянные зеки, способные выполнять любые боевые задачи. Но сейчас почти у каждого из вас есть уникальный шанс, который может больше никогда не представиться, – покинуть эти места уже через неделю! И если вы проявите себя также, как это делают осуждённые из других лагерей, то с такими бойцами, как вы, мы дойдём аж до Днепра! Наше ЧВК часто называют «Оркестр Вагнера». Так вот, нашему оркестру нужны новые музыканты!

После этого Волшебник не стал больше ничего и никого ждать, поднял руку и покрутил по кругу в воздухе несколько раз указательным пальцем, тем самым, которым несколько раз намекал, что где-то наверху есть главный Волшебник. Пилот вертолёта, увидев это движение пальца, по мановению его руки запустил двигатели, и вся прибывшая делегация быстро улетела.

А зеки остались стоять в оцепенении и смотреть в след удаляющемуся вертолёту. Они все были абсолютно разными людьми, и, казалось, что объединяла их только лютая ненависть к высоким заборам. Глядя вверх, зеки пытались оценить свои шансы освободиться раньше звонка. Очень скоро оказалось, что ещё раньше в лагерь заехал микроавтобус с другими вагнеровцами, которым и предстояло вместе с администрацией определять дальнейшую судьбу заключённых. Всех желающих уже ждали в штабе.

То ли речь выступавшего глубоко зашла прямо под чёрные робы зеков, куда-то поближе к измученному несвободой сердцу, то ли их неукротимое стремление к свободе любым путём получило возможность прорваться наружу, но зеки целыми толпами повалили прямиком в штаб, записываться в добровольцы. Желающих было настолько много, что вагнеровцы не успевали записывать всех желающих. Само же собеседование пришлось сократить до нескольких простых вопросов: ФИО? Статья? Понимаешь, куда едешь? И всё! Новый кандидат в штурмовики готов! Тут же записывали размеры обуви и одежды. После этого сразу заходил следующий. Правда, некоторым зекам, насчёт которых возникали сомнения, пришлось немного поиграть с полиграфом, который тоже привезли вагнеровцы. Потом многие, уже написавшие заявления, передумают и откажутся.

Получилось так, что я не решился сразу, а попытался разобраться в том, как отнестись к происходящему. Не ожидал, что так много окажется желающих резко изменить свою жизнь. Задуматься было над чем. Можно было тоскливо тянуть лямку в лагере и ждать ещё несколько лет, когда откроется, наконец, возможность освободиться по УДО, купив положительные характеристики. Я был всё-таки «первоходом» на зоне со строгим режимом. И тянуть эту лямку было совсем нелегко… Ничего хорошего в тюрьме не бывает – и те, кто романтизирует её, как правило, культурно довольно ограничены. Но в том, чтобы оказаться на зоне, нет и ничего смертельно страшного. Как говорят матёрые зеки: «Тюрьма не х…й, садись, не бойся».

…Или ну его нахрен, решить всё разом и тоже поехать воевать? Там, на воле, меня ждёт Вера. И наш волшебный Париж.

За время пребывания на зоне я так и не понял, почему жизнь в местах не столь отдалённых должна настолько сильно отличаться от жизни на гражданке. Это оказался совершенно другой мир – чуждый мне и неоправданно жестокий.

Даже не жестокий, а какой-то глупый до отчаяния и непонятно зачем так устроенный. Ну а какой ещё мир могли устроить неудачники? И, главное, мир абсолютно бесполезный. Ведь понятно же, что таким образом людей не исправишь, не отыщешь в них лучших качеств. Их отправляют в какое-то со всех сторон закрытое, надёжно спрятанное место, и они пытаются наладить там быт, общение, которое ни им самим, ни другим людям в конечном счёте оказывается ненужным. Их заставляют работать на нелюбимой работе, прививая отвращение к принудительному плохо оплачиваемому труду. Как результат: для большинства это оказывается бессмысленно прожитыми годами.

А тут предлагали единственный шанс, чтобы на какое-то время оказаться бок о бок с другими людьми, у которых будет точно такая же задача, как у тебя: выжить и вернуться в настоящую жизнь. Но выжить, попытавшись сделать хоть что-то значительное и полезное для страны, для других людей. А главное, для себя самого. Я не сомневался, что вагнеровцы, посмотрев мои документы, непременно возьмут меня на войну как отслужившего срочную службу в армии и не «замазанного» по 228 статье УК РФ, так называемой «народной», связанной с распространением наркотиков, и по 131 статье, сексуально-насильственной. Так намерение, которое я старательно скрывал от Веры, стало моим решением. Судьба была не всегда добра ко мне, но в этот раз она предоставила мне возможность, которую я не намерен был упускать.

11. СКУКА

– Как они так могут, мля? Вот только что любила, извивалась под тобой, плакала по тебе, ждала, волновалась из-за твоих проблем… И вдруг – раз, пи…дец, ты ей больше никто. Мля, будто канал телевизора переключила на пульте и уже другой смотрит… В глазах холод, и смотрит сквозь тебя, словно ты пустое место, мля… И все, что делала с тобой, делает с кем-то другим… И говорит то же самое, – так меня пытается вывести на откровенный разговор «за жизнь» крепко обиженный на всех женщин мой новый напарник с позывным Клуни. Вроде красивый парень, но невезучий.

Заступаться перед ним сразу за всех женщин не имело смысла, поэтому я говорю:

– Не знаю, что тебе сказать. Они, как и мы, ищут, с кем лучше, а кого-то