Манная каша на троих - Лина Городецкая Страница 21

наверное, жаль, что они все-таки не оделись по дресс-коду и не отправились в тот фешенебельный ресторан, чтобы плыть под звуки вальса по этой волшебной реке, освещенной золотыми огнями. Две сорокалетние свободные женщины могли бы позволить себе такое романтическое приключение.

Ирина взглянула на часы. День только приближался к закату, а в августовской Европе темнеет поздно. Она не спеша обогнула здание Парламента и вышла к реке, разрезанной мостами.

Ира вдруг поняла, что ей нужны были эти дни одиночества, что лучше думается на расстоянии от дома и, хотя решения даются ей трудно, их легче принимать с отдохнувшей душой. Она гуляла, беззаботно размахивая пакетом из обувного магазина, купила вкусное мороженое и чувствовала себя вполне счастливым человеком.

Ира шла по краешку мощенной камнем набережной, разглядывая на противоположном берегу взлетающие шпили разноцветных ажурных строений Буды, и чуть не упала, споткнувшись о небрежно брошенный предмет. Это была женская туфля-лодочка, казалось, соскользнувшая с ноги своей хозяйки и оставленная здесь навсегда. Рядом – вторая. Вдоль всей линии парапета были разбросаны бронзовые туфли и ботиночки…

А около небольшой группы японских туристов, фотографирующих этот угол набережной, стояла женщина, которую она встретила днем возле «плакучей ивы». Ирина улыбнулась ей. Женщина взглянула на нее, как на старую знакомую, и неожиданно попросила:

– Побудьте, пожалуйста, со мной.

* * *

«Я уже не возьму тебя за руку и не отведу туда… Я ведь теперь в этом инвалидном кресле и не могу никуда ехать. Да и поздно. Мне поздно. Ты придешь туда сама, когда почувствуешь необходимость. Может быть, меня уже не будет на земле, когда ты придешь и положишь свой букет. Принеси ей фиалки, я помню, что она любила их. Что я могу еще сделать сегодня, Марта… Я обделила тебя правдой, чтобы защитить твои беспечные детство и молодость, чтобы только я несла груз той твоей потери. А сегодня поняла: не могу. Потому и позвала тебя. Ты только не перебивай меня и внимательно слушай, ладно?» – «Ладно, мама…»

* * *

Они сидели на отдаленной от парапета скамье. Мимо быстро прошел парень с огромным букетом астр. Похоже, он спешил на свидание. А в руках женщины, с которой Ира только познакомилась, чуть колыхались от ветра маленькие лепестки поздних фиалок.

Женщина задумчиво щурилась, глядя на заходящее солнце. Потом сказала:

– Не удивляйтесь, что я хорошо говорю по-русски. Я когда-то преподавала его в школе. Наверное, вы слушаете меня и думаете, почему я рассказываю вам всю эту историю? Нужно было выговориться, а вы, как я поняла,– израильтянка, с вами легче разговаривать в своем городе. А потом, вы не должны жить с моей ношей. Но вы молоды и будете помнить. А у меня нет детей… И некому рассказать. К тому же я серьезно больна.

Когда-нибудь вы, может быть, вновь окажетесь в Будапеште. И принесете ей фиалки. Она была моей матерью. Только я узнала об этом не так давно. Все время называла мамой другую женщину. И любила ее, как любят матерей. Все правильно, она вырастила меня. Но теперь я подумала: не лишила ли она меня памяти о моем прошлом, не украла ли его у меня? Разве я любила бы ее меньше, если бы знала, что удочерена?

И что моя мама – здесь, в этих дунайских водах. Я прихожу сюда часто. С тех пор как узнала от мамы правду и появился этот памятник. Вот видите, я продолжаю называть ее матерью. А как же иначе… В шестьдесят пять лет привычкам не изменяют.

Но, если бы я знала историю своего рождения раньше, может быть, я вернулась бы в дом, где жила моя родная мама, где она родила меня. Его уже давно разрушили… Так хочется представить ее молодой. Но мне лишь известно, что ее звали Фрадл и ей было двадцать три. Эти бандиты из «Скрещенных стрел» [6] хватали евреев и тащили сюда, к Дунаю, на расстрел. А она была родом из Трансильвании, и никто не мог ее защитить.

Я каждый год прихожу к памятнику, этим разбросанным туфлям, и думаю, какая из пар обуви могла быть ее. Какой у нее был размер ноги?.. Какие у нее были черты лица? Сегодня мне кажется удивительным, что многие не знают об этом памятнике. Кажется, что он стоял здесь всегда. И эти туфли действительно настоящие. Я боюсь смотреть вниз, на камни. Боюсь услышать крики. Будапештские туристы идут по набережной, вдруг видят странные бронзовые туфли и ботинки и не понимают, в чем дело. А здесь была брошена в реку моя мама.

– Как звали вашу приемную мать? – спросила Ира.

– Сильвия. Они работали вместе на швейной фабрике и снимали комнаты у одной хозяйки. Будапешт был элитным городом, и провинциалы всегда находили здесь работу. Я поняла из рассказа мамы, что Фрадл приехала сюда уже беременной из какой-то еврейской деревушки. Их много в Трансильвании. Бежала от беды, наверное. Обыкновенная молодая женщина.

– А ее муж?

Марта пожала плечами:

– Если бы я могла что-то узнать о нем теперь… Люди сгорали в том пекле целыми семьями. Я, вот видите,– случайно сохранившееся продолжение их рода. Могу только представлять их, моих родителей.

Марта поднялась. Шелковая косынка, которую она теребила во время разговора, развязалась и открыла тоненький шрам, пересекающий шею. Опустив голову, она пошла к кромке набережной. К бронзовым туфлям, казавшимся золотистыми в лучах заходящего солнца. Ирина не хотела ей мешать. Ей стало неуютно и тесно на этой широкой прогулочной дорожке, купающейся в золоте лета. На берегу роскошной реки, где даже романтически настроенные волны бьются о прибрежные камни в ритме вальса. А спешащие люди не замечают и наступают своими подошвами на не огороженную мемориальную доску:

«В память о расстрелянных на берегу Дуная штурмовиками «Скрещенных стрел» в 1944–1945 годах».

Всего лишь час назад Ира, как и многие, не знала об этом памятнике.

– Здесь убивали только евреев,– сказала Марта, подойдя к ней,– но вы не увидите напоминания об этом. Погибшие здесь – просто «расстрелянные на берегу Дуная». Откуда же знать вот этим японским туристам, что я осталась без матери, потому что она – еврейка. Когда эти нелюди стали экономить пули, то связывали жертв вместе и стреляли в кого-то из них. Остальные уходили под воду живыми.

Но я не имею представления, как погибла мама. И какие туфли были на ней в тот день. Похожие на эти или другие… Обсессия какая-та… Недавно я прочитала, что несколько десятков