Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис Страница 41

распутной внешности. Я сделал комплимент по поводу изысканности ее платья. Не могу вспомнить точно, как оно выглядело, вроде как его верхний край проходил на уровне сердца незнакомки и застегивался античной брошью. И, если я правильно помню, она ответила мне тем, что лукаво подмигнула. Лили в этот день должна была поделиться своим опытом работы с детьми, а я рассказать, что узнал для себя, присутствуя на ее занятиях. Однако, когда Питера и Лилианну пригласили к микрофону, мне пришлось идти одному. Я озирался, ища ее, и наконец увидел стоящей неподвижно у входа в дамскую комнату. Убедившись, что я разглядел пустоту в ее глазах и яркий гранит губ, она вернулась обратно в сумрак холла. Я совершенно точно выставил себя на всеобщее посмешище, пытаясь разглагольствовать о необходимости Святого Духа, словно имел какое-то представление, как действуют высшие силы. Когда я закончил, сбиваясь и заикаясь, то получил, как мне показалось, аплодисменты из жалости, а затем выскочил посмотреть, как там Лили.

— Лили? — позвал я, постучав в закрытую дверь туалетной кабинки. Я знал, что никто не застанет нас врасплох. Сюда, сломя голову, мчались лишь тогда, когда отец Иосиф заканчивал свою службу. Я услышал вихрь уносящейся воды в унитазе, и она резко открыла дверь.

— Чего вам? — бросила она, направляясь к умывальнику. Я увидел сквозь белую пену, что она трет каждый палец дважды. У мыла был неуместно приятный лавандовый запах. Я стоял, не зная, что сказать.

— Вы плакали? — вопрос прозвучал нелепо, беря во внимание ее сухое и невозмутимое лицо.

— Ха!

Ее синтетический смех отрикошетил эхом от кафельных стен. Я бы и не понял, что именно она издала этот грубый звук, если бы не видел, как ее челюсть открылась и закрылась в слитном механическом движении. Не забывайте, я и понятия не имел, что подобное поведение стало следствием моего легкомысленного замечания по поводу платья другой женщины.

Она круто повернулась ко мне.

— Мы нравимся друг другу, — сказала она. — Вы нравитесь мне. Я нравлюсь вам. Я не хочу делить вас с кем-то еще.

— Кого с кем делить?

Она не объяснила, да и не собиралась. Она выше любых слов. Я сам должен был понять, и, когда мы стояли здесь, глядя друг на друга, я прокручивал всё, что мог вспомнить из случившегося за последние пару часов, пока внутреннее око не уловило блестящий лазурит броши и само платье. Я понял. И, судя по ее слегка приподнятой брови, она тоже это поняла.

— Прошу прощения, — сказал я. — Я не знал.

— Что вы не знали? — спросила она.

— Что я вам нравлюсь. Как… как…

— Разве не видно? — она готова была разрыдаться. Флуоресцентная лампа над головой начала моргать так неожиданно, что я не мог понять, виной тому мое зрение или действительно какие-то скачки напряжения. В тот момент ее лицо, кажется, соскользнуло с лекала и кожи головы и повисло в воздухе. Я узнал ее полыхающие губы, ее глаза, превратившиеся в измятое золото спазмами синтетического света. Внутри и снаружи из зеленого и золотого. Разные цвета. Непонятно, где какой. В темноте ее груди извивались и взрывались огни ночного карнавала — ее сердце. Я понимал, что люблю ее больше, чем литературу.

Природа ее глаз, возможно, будет понятнее, если я перескажу подробности нашей второй встречи: после моего первого занятия по изучению Библии с ней я набрался духу (главным образом уставившись на свои коричневые блеклые туфли) и спросил, не хочет ли она прогуляться завтра в парке.

— За воронами наблюдать одно удовольствие, — сказал я.

Она сказала, что было бы прелестно, хотя ничто в ее внешнем виде не выдавало восторга от такой перспективы. Я воспринял ее загадочное поведение как вызов. Вызов, с которым я справился на следующий день…

Мы не спеша прогуливались в тени замшелых дубов по мощеной дорожке.

— Похоже на Централ-парк, — сказала она, пересекая одной ногою траекторию другой, как истощенный солдат. Во время движения светлые и темные пятна скользили по каждому сантиметру ее фигуры. Интересно, заметила ли она этот зрительный эффект, который также сопровождал и меня.

Она шла немного впереди, поэтому я почти окликнул ее:

— Вы из Нью-Йорка?

— Ездила однажды, с отцом.

— А я никогда не был, — сказал я.

— Он уже не с нами…

— А, ваш отец? Мне очень жаль.

Тишина была особенно мучительной. Шум деревьев, раскачивающихся на ветру, не стихал, подобно океану. Если бы я закрыл глаза, то, вероятно, не смог бы отличить одно от другого.

— Можно спросить, что с ним случилось?

— Сердечный приступ, — ответила она. — Характерный для его возраста и диеты.

— Мне очень жаль, — сказал я. Я всегда чувствовал себя неловко, говоря с людьми о близких, которых они потеряли. Это всё, что я мог сказать в такие моменты. Но я сознательно сделал над собой усилие добавить еще что-нибудь. То, что пришло на ум, было почти оригинальным:

— Он сейчас с Господом.

Дело в том, что я сам часто находил утешение в этих словах. То, чего я был лишен с тех пор…

— Да, — ответила она. Я не мог сказать наверняка, всерьез или с сарказмом, и это в некотором роде меня беспокоило.

Белки словно прилипли к коре деревьев, некоторые вниз головой, задрав их при этом вверх, а хвосты с белыми кисточками изогнув дугой вдоль спин. Пушистые горгульи были настороже. Когда мы проходили мимо, они поднимались выше среди силуэтов листвы. Торжественную обстановку нарушал пронзительный писк тревоги. Лили не обращала на это внимания. Ее нескончаемый вальс был настолько невинным, настолько чреватым в своих скупых движениях, что я хотел заключить ее в объятья, но вместо этого громко вздохнул, чтобы выпустить пар или, по крайней мере, сдержать желание.

— И всё же, откуда вы?

— К чему такой интерес?

— Хочу лучше узнать вас.

Она посмотрела на меня, дежурно приподняв правую бровь. Готов поспорить, ей было приятно подобное внимание. Однако всё еще оставалось загадкой, интересен ли ей я.

— На самом деле, из Питтсбурга. Я выросла в обычном доме на улице, похожей на все остальные. Мое детство ничем не примечательно.

— О, — сказал я. — Вас это беспокоит?

— Вообще-то нет.

— Я вырос здесь. Никогда не покидал Флориду.

— И вас это беспокоит?

— С детских лет я говорю всем, что постоянно путешествую с книгами.

— Не кажется ли вам, что это эскапизм?

Мимо пробежали двое в неоновых кроссовках. Их затрудненное дыхание дополняло друг друга: уф, уф, уф.

— Нет, не эскапизм, — не согласился я. — Скорее… посещение. Я посещаю места и миры, которые никогда не видел