Каменная месса - Грасс Гюнтер Страница 8

Следуя давней, заложенной в немецкой прозе ещё до Гёте, традиции воплощать частное в общем, Грасс трансформирует свои истории в ином направлении: в мировых событиях видятся ему отголоски его личной биографии, сопричастность Тридцатилетней войне у него столь же острая, как и периоду объединения Германии, которое произошло далеко не в одночасье и едва ли имело чёткие временные границы. Свободная игра со временем — сильная сторона Грасса: прошлое, если вглядеться в него внимательно, приближает нас к настоящему и моделирует наше будущее.

Для очередного «путешествия во времени» образ Уты Наумбургской (ок. 1000–1046) подошёл как нельзя лучше. Здесь вполне предсказуемо сплелись многолетние интересы и таланты Грасса, прежде всего скульптора и живописца. В работе над переводом мне довелось явственно ощутить тот процесс, когда писатель вылепливал фразу, строя предложение, делал его упругим или барочно многогранным, где слово, словно цветной витраж Наумбургского собора, сверкает-переливается разными красками и смыслами. Благодаря сотрудникам архива писателя, обнаружившим рукопись, прежде всего госпоже Хильке Озолинг, можно отследить, как шлифовался впоследствии текст в машинописи, как, говоря языком живописи, усиливал писатель в новелле игру света и тени. Фантазия Грасса-кулинара, знатока средневековой кухни, позволила писателю пригласить донаторов (благотворителей и, собственно, сооснователей собора святых апостолов Петра и Павла в Наумбурге) на обед, среди которых оказался и образ-прототип той самой Уты. А дальше — прихотливая игра воображения увлекла его в настоящее. Что произошло? Как известный столетиями легендарный образ прекрасной Уты ожил и воплотился в день сегодняшний? Не соотносятся ли Ута и Ютта (из второй части новеллы) с юношеской любовью Грасса, упомянутой на страницах «Луковицы памяти»? Сколько вообще аналогий может быть у этого вечного образа? Отчего каждому видится в облике прекрасной Уты что-то своё?

Ответ очевиден, хотя и непросто выполнить необходимое условие. Приехать в Наумбург и увидеть Уту своими глазами, хотя бы однажды. Тогда станет ясно, что ни одна репродукция, коих много встречали мы в учебниках истории и немецкого языка, не сравнится с буквально ожившей на ваших глазах статуей. Свет от цветных витражей позволяет камню «дышать» (вспомним фразу Мастера из новеллы), меняя выражение лица маркграфини — оно всегда разное!

Если бы в 2017 году мне не случилось побывать в Наумбурге и познакомиться с доктором Хольгером Кунде, нынешним хранителем Наумбургского собора и автором ряда книг, если бы мне самому не довелось мимолётно повстречать в толпе отдалённо похожее лицо, едва ли я взялся бы за перевод новеллы. В чём магия этого образа, да и есть ли она? Или прав тот самый Мастер из Наумбурга, имя и биографию которого не сохранила история, когда говорит, что каждый видит в облике Уты что-то своё, буквально «впечатывает» собственное ви́дение или, говоря точнее, идеал «Вечно-Женственного»?

Начать же следует вовсе не со дня рождения Уты фон Балленштедт, прозванной позднее Наумбургской, который приходится, согласно многим полулегендарным свидетельствам, на 1 января 1000 года, на начало нового тысячелетия, а с любопытного факта. Многие великие предшественники на протяжении столетий едва ли обращали внимание на эту статую: Гёте, бывавший в Наумбурге в свою молодую, «штюрмерскую» пору, неоднократно, конечно, осматривал собор, но отзывов о статуе не оставил. Не привлекала она и внимание романтиков Йены и Гейдельберга, хотя от Йены до Наумбурга — рукой подать. Живший в детстве по соседству, в Вайсенфельсе, Новалис, несомненно, бывал в соборе, но также хранил молчание. Благодаря недавней исчерпывающей работе Й. Штреле, мне знакомо только одно ценное высказывание той эпохи, тем более любопытное, что принадлежит оно знаменитому скульптору Иоганну Готфриду Шадову, чьи бюсты и скульптуры отличались удивительной и детализированной эмоциональностью. Шадов, посетивший Наумбургский собор в 1802 году, писал в дневнике: «Эти великие статуи отличает естественность и простота драпировки, совершенно отличная от невыразительного ломаного стиля того времени, что вызывает вопросы: где, когда и как творил этот Мастер и кем он был?»

Исторические документы и хроники сберегли не так много восторженных отзывов, должно было пройти семь столетий, прежде чем появилась фотография и внимание к Уте оказалось более пристальным: имя её и облик возвели в культ, а в начале ХХI века Умберто Эко, упомянутый на страницах новеллы Грасса, обронит фразу, породившую новый виток популярности.

Как известно, великий итальянский семиотик и культуролог работал на рубеже веков над масштабной «Историей красоты». В 2004 году, отвечая на вопросы испанского журнала El Semanal по случаю выхода своей книги, Эко упомянул Уту в весьма примечательном контексте.

Фраза разошлась по свету, достигнув Наумбурга, почти мгновенно, оказалась на сувенирных сумочках и открытках, которыми торгуют там повсюду. «Синьор Эко, Венера Милосская или Мона Лиза, кто вам больше по душе?» — спрашивал репортёр. Весьма нелестно отозвавшись об обеих претендентках, Умберто Эко ответил: «Если бы мне представилась возможность пойти на свидание с каким-нибудь женским персонажем из истории искусства, я бы пригласил на ужин маркграфиню Уту из Наумбурга. Меня привлекают излучаемые ею грация, овал лица, взгляд, уходящий вдаль». Знал ли Эко о задумке Грасса — пригласить на трапезу Уту? Едва ли. Но на итальянской конференции, описанной в новелле, они, несомненно, встречались.

Истоки древнего рода Асканиев обычно возводят к личности Адальберта Первого Балленштедтского, родившегося около 970 года. В браке с супругой Хиддой было пятеро детей, среди них и Ута. Кроме неё и старшего брата Эзико, прочие братья и сестры стали, вероятно, священниками или монахами. Поселились же древние безымянные предки этой династии в немецких землях ещё во времена Крестовых походов, поскольку семейные предания возводили их происхождение к легендарному предку основателя Римской империи Юлия Цезаря, троянскому царевичу Асканию Юлу, в честь которого и был назван их фамильный замок Аскегер, или Ашерслебен.

Припоминаю, что в поисках сведений об Уте я обратился к старой повести Ханны Киль, но меня сразу смутила некая «легендарность» всего повествования, тем более что книга вышла в 1930-е годы — время довольно неоднозначной популярности нашей героини. Необходимо было навести справки об авторе этого небольшого произведения. Сомнения мои рассеялись, когда в немецких картотеках я нашёл информацию о Ханне Киль как об известном библиотекаре и, как говорят у нас, источниковеде, а значит, создавая свою новеллу, она опиралась на факты летописей и хроник. Вот что из этого следовало.

Ута родилась 1 января тысячного года. Период смены тысячелетий вошёл в историю как самый холодный в Европе. Стояли страшные морозы, был лютый неурожай: в реках замерзала рыба, а птицы мёртвыми выпадали из своих гнёзд, не в силах улететь в тёплые края. Люди инстинктивно тянулись к монастырям, где во дворах жгли костры и можно было надеяться хотя бы на скромную миску с горячим супом. Рассказывают, что истово верующие, ожидавшие, вопреки заповедям, неминуемого конца света и гибели, видели в ту ночь в небесах облик святого архангела Михаила с копьём, которым он сразил дьявола, а на рассвете вершины гор и заснеженные долины Гарца окрасились красным — выпал красноватый снег, который был немедленно окрещён «кровавым». Крестьяне роптали: кровавый снег — предвестник больших несчастий, а его, в отличие от лика архангела, в небе видели все.

В то морозное утро и появилась на свет Ута. Повивальная бабка уверяла: красный снег — словно лепестки алых роз, он дарует новорождённой любовь немощных и всеобщее почитание. Нечасто редкое атмосферное явление помогает прояснить дату рождения полулегендарного исторического персонажа. Это сегодня красный снег хотя и редкое, но объяснимое явление: массы сухого воздуха из пустыни Сахары донесли тогда до Германии частицы особого красноватого песка, который, смешавшись со снежными зарядами в верхних слоях атмосферы, выпал на землю в то утро к ужасу местных жителей.