Избранные произведения - Пауль Хейзе Страница 54

Тогда отец, заговорив повышенным тоном, решительно отрезал:

— До сих пор все шло, как заведено, и я не намерен ради тебя менять привычный порядок. Вот когда я буду лежать в земле, делай что угодно и веди дела по-своему, как тебе вздумается. А пока еще я здесь хозяин.

Отец счел разговор оконченным, но Конрад, быстро взглянув на небо, сказал:

— Кто вообще захочет танцевать в такую прекрасную погоду?

— Об этом уже позаботились заранее. Хоть мы и не так много воображаем о себе, как некоторые молодые умники, в своем деле пока еще разбираемся. Жители Ваггингена уже выразили свое согласие, притом письменно — чтобы ты знал. И даже оба конца деревни — и верхний, и нижний.

Конрад поднял голову и удивленно посмотрел на отца.

— Верхние и нижние ваггингенцы вместе? В одном и том же танцевальном зале? Через восемь дней после выборов? — с явным сомнением в голосе спросил он, играя ножом на столе.

— Это вовсе не повод для того, чтобы строить из себя всезнайку, — с угрозой в голосе заметил хозяин «Павлинов». — Пока у нас еще достает ума, чтобы понять, что верхние и нижние ваггингенцы не подходят друг к другу — одни консерваторы, а другие либералы. И никому не пришло в голову приглашать их одновременно. Пока у меня еще хватает на это мозгов, хоть я и не лейтенант, а всего- навсего вахмистр. Сначала, конечно, спросили у верхних ваггингенцев, те отказались. Зато нижние согласились, потом вчера и верхние тоже. Вот как было дело.

Конрад ничего не сказал в ответ, продолжая играть ножом и глядя в потолок.

— Кажется, для твоего ума это неразрешимая задача: ты не говоришь ни слова.

— Да нет, — возразил Конрад, — просто я слишком хорошо понимаю, что будет драка, которая может закончиться убийством.

— Не оторвут же они друг другу головы!

— Драка есть драка, все равно, чем драться — штыками или кулаками, саблями или дубинками. Никто ведь не может предугадать, чем она закончится. Ненависть не знает сомнений, а оружие — совести. Но вот что настораживает: даже если отвлечься от того, состоится или нет в танцевальном зале драка в деревенском вкусе, будут ведь еще и приезжие из города, а среди них женщины и дети.

— А я-то зачем здесь? — нетерпеливо воскликнул отец. — До сих пор мне удавалось поддерживать порядок, вот и сегодня сумею. Или ты меня уже считаешь полным инвалидом? Пока что руки-ноги, слава Богу, целы — сумею всех держать в узде.

— Если не получишь хорошего тумака.

— До сих пор справлялся с более сильными людьми, чем ваггингенцы.

— Допустим. Да вот только жители Ваггингена похуже сильных будут. Они трусливые, а значит, подлые. Им нельзя доверять ни на грош.

После этих слов владелец «Павлинов» потерял всякое терпение.

— Да что ты мне, в самом деле, прокурор, что ли? — вскипел он. — С какой стати я должен подвергаться допросу, словно обвиняемый? Короче, я решил, что будут танцы, — значит будут, согласен ты или нет. По-моему, коротко и ясно. Или ты все еще не понял?

— Да нет, я все прекрасно понял.

— Ну вот. А теперь нишкни.

— Вряд ли тебе стоило все преподносить в такой грубой форме, после того как ты сам заговорил со мной о танцах.

— Полагаю, для того, чтобы разговаривать с господином лейтенантом, не нужен сборник комплиментов? Ты все сказал или хочешь сделать еще какое-нибудь замечание?

Теперь и Конрад не мог сдержать гнев.

— Да, хочу, если уж об этом зашла речь. В самом деле хочу сделать одно замечание, а именно: мне было бы угодно, чтобы ты на людях повежливее обращался со мной — вот что мне хотелось бы сказать.

— На людях? Может, я ошибаюсь, но твой благословенный лик мы имеем счастье временами видеть лишь там, где поблизости есть какая-нибудь юбка.

— Отец! — разъяренно вскричал Конрад. — Остерегись! Я не позволю себя оскорблять!

— Оскорблять? Да разве это не правда чистейшей воды? Разве я только что не застал тебя в комнате вдвоем с этой бернской особой?

— Сам юбочник, потому и о других так же думаешь, — невольно вырвалось у Конрада вполголоса.

— Что я слышу? Что ты имеешь в виду? Говори уж громко, если не боишься! Значит, не решаешься сказать?

— Да нет, почему же! Ты сказал «в комнате вдвоем». Так вот, все зависит от того, как и когда, где и с кем. — При этом Конрад многозначительно посмотрел в глаза отцу.

— Что ты хочешь этим сказать? — задыхаясь, выдавил старик, и лицо его побагровело.

— А то, — ответил сын, — что любая девушка может без опасений оставаться в комнате наедине со мной.

Едва он произнес эти слова, хозяин «Павлинов» тяжелым шагом, так что задрожали половицы, приблизился к столу, отделявшему его от сына.

— А с кем девушка не может оставаться? — спросил он с угрозой в голосе. — Выражайся яснее!

— Ладно, выражусь яснее. Коли судить чисто внешне, то ты, кажется, сам охотнее моего остался бы с Катри вдвоем в комнате.

Отец сделал глубокий вздох, а потом, выпучив глаза, разразился словесным потоком:

— В Туне есть одна улочка — понимаешь? С окнами, выходящими на реку Ааре — помнишь? А на той улочке стоит один домик — тебе ясно? А к домику ведут три ступеньки — намек понятен, или надо обозначить все поточнее?

Конрад взлетел со стула.

— А в Берне есть мостик — понимаешь? А за мостиком островок — помнишь? А на том островке на окне одного дома ножом выцарапана дата, а рядом с датой имя драгунского вахмистра — тебе понятно? А имя начинается на «р» и оканчивается тоже на «р». Хватит или дать более подробное описание?

Склонясь над столом, дрожа от ярости, они швыряли в лицо друг другу обидные слова; взгляды их горели нескрываемой ненавистью. Но когда в коридоре громко захлопали в ладоши и раздались одобрительные возгласы женщин в знак победы Конрада, старик умолк, сдержал угрозу, вертевшуюся на языке и как-то незаметно проскользнул в гостиную.

Конрад мгновенно отрезвел в глубоком испуге. Что он натворил! Насколько мог помнить себя, он никогда не перечил отцу, не говоря уж о том, чтобы идти против его воли. Теперь сын не только надерзил отцу, разговаривая с ним как с врагом, но взглядами и словами выдал все свое отвращение, а это ему никогда не простится. Он вовсе не собирался так поступать, слова вырвались невольно, в пылу возмущения. Что случилось, то случилось. Оробев, Конрад почувствовал, как