Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак Страница 5

утопистов[11]. Противник официальной церковной религиозности, ненавидящий дух меркантилизма, пронизывающий буржуазное общество, он воспевает идеалы свободы, равенства, братства всех людей и мечтает о единении человека с богом-природой. Однако при этом ар-Рейхани не выступает противником достижений цивилизации: без их развития нет прогресса, но они не должны подавлять мир духа человеческого. И, рисуя в своем воображении общество будущего, он представляет его как царство всеобщего равенства и социальной справедливости; но это не пейзанская идиллия, как у Джебрана («Взгляд в грядущее»), а развитое экономически государство «социалистического демократизма» с сохранением частной собственности в умеренных размерах, без возможности эксплуатации человека человеком — «высоконравственное государство права, безопасности, братства и мира».

Пути изменения мира видятся Амину ар-Рейхани прежде всего в личном самоусовершенствовании и просвещении народа, «в верном воспитании и истинном образовании». Однако его излюбленный девиз — «в улучшении личности — улучшение общества, в улучшении общества — улучшение власти» — уже и для него самого оказывался недостаточным: то и дело его тревожит мысль о бунте против угнетения, о социальной революции. В первые годы творчества он воспевает ее как грозную стихийную силу, день страшного суда для тиранов. Его знаменитое стихотворение в прозе «Революция», провозглашающее «светлую победу красных знамен», навеяно было, как предполагал академик И. Ю. Крачковский, событиями русской революции 1905 года.

В конце 20-х и в 30-е годы, когда ар-Рейхани выступает больше как публицист и историк, он снова и снова обращается к революционной теме, говорит об «очистительном значении» революции для угнетенной нации: она «возбуждает кровь, энергию, обновляет духовные и нравственные силы». Великую Октябрьскую революцию он воспринимает с симпатией как «социальный, политический и экономический эксперимент, не имеющий прецедента в истории человечества».

Особое место в творчестве ар-Рейхани занимают две повести: «Лилия омута» (1910) и «Вне стен гарема» (1917), связанные, как и «Сломанные крылья» Джебрана, с темой положения женщины на Востоке. Эта тема всегда занимала арабских просветителей, ибо бесправное положение мусульманки было тормозом общественного прогресса; борьба за женскую эмансипацию была одним из аспектов борьбы против феодальных традиций.

Арабские романтики принимают от просветителей эстафету этой борьбы. Джихан, героиня повести «Вне стен гарема», молится Свободе, как богине. Свобода — это цель, к которой она «рвется всем своим существом», не только защищая свои чисто женские права в семье, но и утверждая себя как свободную человеческую личность.

Джихан — истинно романтический образ: это сильная и гордая натура, бунтующая против традиций, стремящаяся к высокой цели, обуреваемая страстями («отомсти или погибни!») и полная мучительных противоречий, какие были чужды героям просветительских романов. Как и сам ар-Рейхани, героиня его трагически одинока, она ощущает свою отчужденность и в мире восточном, и в мире западном: ей трудно найти общий язык даже с горячо любимым отцом, старым пашой; врагом для нее становится возлюбленный — немецкий генерал.

Но повесть имеет не только феминистический смысл. В судьбе Джихан в тесный узел сплетены конфликты между приверженностью к традициям и прогрессом, между Востоком и Западом, между человечностью и ницшеанской вседозволенностью. Автор не предлагает читателю однозначного решения этих конфликтов, он и сам не видит его, поэтому трагическая гибель героев — закономерный исход борьбы. Одно только непреложно: он отстаивает гуманное начало, воплощенное в Джихан, выступая против ницшеанской жестокости, олицетворением которой предстает генерал фон Валленштейн, «белокурая бестия»: Джихан вершит суд, а не он!

Развенчание ницшеанства имело для арабского мира особое значение. Арабских писателей и политических деятелей начала XX века, борющихся против столетиями сложившейся вялости ума и воли, порой привлекало учение Ницше своим призывом к самоутверждению, активности, волевой деятельности, причем у них этот призыв обычно связывался с просвещением и борьбой за независимость. Ар-Рейхани, также противник косности и пассивности, сумел постичь антигуманную сущность ницшеанства и открыто выступить против него.

Характерно, что, в противоположность обычной для романтизма обобщенности и неопределенности конфликтов, у ар-Рейхани в этой повести они тесно связаны с современностью: точно определены место действия (Стамбул) и время (начальный период первой мировой войны), то есть изображаются события самые свежие, а конфликты, весьма актуальные для Востока, рассматриваются не только в моральном, но и в политическом аспекте. Здесь можно говорить уже о проникновении в общую романтическую ткань произведения отдельных реалистических элементов. Очевидно, именно стремлением к правдоподобию вызвано то, что героиней арабского романа на животрепещущую современную тему оказывается не арабка, а турчанка: турецкие мусульманки из высших слоев общества были более европеизированы и пользовались большей свободой; ни одна самая образованная арабка-мусульманка не могла оказаться в то время на месте Джихан.

Появление в повести ар-Рейхани реалистических элементов, свидетельствующих о зыбкости и верхней границы романтизма, не случайно: это доказывается всем его дальнейшим творчеством, в котором постепенно угасают романтические тенденции и все большее место начинает занимать документальная проза. Интересно, что в третье издание повести (1933) ар-Рейхани внес ряд изменений, сглаживающих романтически эмоциональный тон повествования, а главное — изменил мелодраматическую концовку: Джихан отомстила, но не погибла — вдали от Стамбула, под чужим именем, она продолжает борьбу, сотрудничает в прогрессивных газетах и воспитывает своего белокурого сына в духе идеалов свободы и гуманизма.

Романтики сиро-американской школы не имели четкой эстетической программы, они даже не употребляли термина «романтизм». В этом отношении любопытна публикуемая в настоящем сборнике статья «Бури „Бурь“», посвященная творчеству Джебрана, написанная Михаилом Нуайме (р. 1889), тогда начинающим критиком, ныне — крупнейшим ливанским публицистом, романистом и новеллистом.

Биография этого классика современной ливанской литературы необычна: он попал в Америку уже юношей, пройдя курс обучения на родине в учительской семинарии Русского Палестинского общества, а потом — в духовной семинарии в Полтаве, прекрасно знал русский язык, был влюблен в русскую литературу, почитал «литературные идеалы Белинского» и ставил своей целью обновление арабской литературы. В первых же своих критических статьях (1910-е годы) он резко выступает против многочисленных эпигонов классической традиции — «квакающих лягушек», выискивающих «в недрах могил языка» мертвые слова и обороты, против, говоря словами В. Г. Белинского, «литературного идолопоклонства».

Нуайме видит литературу и жизнь близнецами, тесно связанными между собой и влияющими друг на друга. В утверждениях, что литература должна выражать дух народа, его сокровенную внутреннюю жизнь, что подлинный писатель — «плод чувств и стремлений нации», слышны отзвуки «Литературных мечтаний» В. Г. Белинского. Первые новеллы Нуайме и его пьеса «Отцы и дети» (1917) написаны в традициях русского критического реализма XX века — он и в собственной литературной практике стремится к новаторству.

Новаторство — это главное, что привлекает его и в творчестве Джебрана: это «новое вино в новом сосуде», это буря, бунт против рутины и штампа, более того — революция, ибо Джебран не только разрушает, но и создает новое. И, очевидно, для Нуайме несущественно