Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло Страница 43

Облава прошла успешно. Одного волка пришлось застрелить, а двух других охотникам удалось заарканить. Потом их выпустили на открытое место и начались киносъемки. Дорж был снят в погоне за двумя волками.

Осенью, в октябре, Доржа вдруг вызвали в центральную усадьбу объединения. Его повели в красный уголок. Погас свет, и вот на экране он увидел себя — как он подкрадывается к волкам, как гонится за ними. Все получилось очень достоверно. По окончании кинофильма все поздравляли Доржа.

— Ты не только храбрый охотник, но и артист замечательный, — говорили ему люди.

Когда Дорж принимал поздравления, он краешком глаза вдруг заметил знакомое женское лицо. Присмотрелся — и сердце его забилось часто-часто. Выйдя из красного уголка, он увидел, что девушка стоит возле маленького кирпичного домика…

Про охотников говорят иногда так: растратил, мол, всю храбрость в погоне за зверем, а на то, чтобы жениться да детей завести, ее и не осталось. Но в словах этих только половина правды: охота требует храбрости и решительности. «Непременно зайду к ней, — подумал Дорж. — Но только когда стемнеет». Так он и сделал. Оба очень обрадовались встрече. В юрте они не остались и на концерт, который состоялся вечером в красном уголке, тоже не пошли, а отправились на берег реки.

— Верно, тетушке Должин уже много лет? — спросила девушка.

По взгляду, которым ответил ей на вопрос Дорж, она все поняла: умерла старая Должин, осиротел Дорж.

— А я и не слышала об этой печальной новости, ты уж извини меня, что так получилось… Когда это случилось?

Дорж взял себя в руки.

— Несколько лет прошло с тех пор, как мать оставила меня одного.

— Бедняжка… Она относилась ко мне лучше, чем ты. Но я тогда глупая была…

— В молодости нам кажется, что родители вечны. Ведь и в голову не придет, что они могут умереть. Некоторые дети за всю жизнь так ни разу ничем своих родителей и не порадовали. А когда лишаются самых близких людей, начинают сетовать: «Ах, если бы можно было вернуть прошлое, тогда бы я совсем по-другому себя вел!» Мне до сих пор не верится, что матери уже нет в живых. Возвращаешься домой, все кажется, она ждет меня дома.

Они помолчали. Наконец девушка робко спросила:

— Значит, ты одинок?

— Вовсе нет!

Ответ Доржа обидел ее:

— Вот оно что!..

— Ты не так поняла мои слова, — сказал Дорж. — Я не одинок, но одиночество мое разделяет опять очень старая женщина, ей столько же лет, сколько было бы сейчас моей матушке.

— Кто же это?

— Жена старого Бавая. Ты знала старика по имени Бавай?

— Знала. Говорят, он умер?

— Да.

— Жаль.

— В мире уж так устроено — жизнь, а потом смерть.

— Почему же ты до сих пор не обзавелся семьей?

— Не каждой женщине по душе, что я охотник. Это во-первых. А во-вторых, сейчас моих сверстниц, которые еще не замужем, почти не осталось. Да и гоняться за ними у меня нет времени. Ну, и в-третьих, я уже человек не первой молодости. Кому я нужен?

— Ох, не говори так, Дорж!

— Как же иначе.

— Да ты подумай как следует — и поймешь.

Не эти слова хотел бы он услышать. Да и она ждала другого разговора. Первой все же отважилась молодая женщина:

— А что, если придет молодая женщина, знакомая тебе чуть ли не с детских лет и к тому же любимая твоей матерью, — что ты на это скажешь?

— Я приму ее охотно и ни о чем не стану спрашивать.

Ну, а теперь читатель, верно, догадался, кто была эта женщина.

Правильно, зовут ее Дуламханд. В годы войны она уехала в город с одним шофером, по жизни у них не получилось. Однако, как говорится, нет худа без добра; расставшись с мужем, она поступила в медицинский техникум. Закончила его. Ее направили работать фельдшером в родные края. Тут и произошла их встреча с Доржем.

РАССКАЗ ДЕВЯТЫЙ

К середине шестидесятых годов у Доржа было уже четверо детей: три мальчика и девочка. О его внезапной женитьбе в свое время ходило немало разговоров — многие завидовали их любви!

Но наш рассказ не об этом. Дорж продолжал охотиться. И однажды весной с ним приключились два интересных случая.

Мы уже отмечали, что в местности, где жил охотник, волки стали редко встречаться. Говорили, Дорж перебил их, и это было в какой-то степени правдой. Зато в окрестностях соседнего госхоза Цаган-Чулун развелось этих серых хищников слишком много. Их появление тоже связывали с именем Доржа, от которого они якобы бежали.

В этом госхозе состоялось совещание молодых охотников. Доржа пригласили в качестве почетного гостя. Вместе с председателем объединения Дорж ехал в «газике». Перекусив по дороге в бригадном центре, путники двинулись дальше и вскоре встретили директора совхоза, проверявшего ход подготовки к весеннему севу. Директор сказал, что хотел бы взглянуть на удивительную ловкость прославленного охотника, и пригласил Доржа пересесть в его машину. Машина с председателем и молодыми охотниками — делегатами объединения — поехала следом. По пути то и дело встречались табуны лошадей. Стояло раннее утро.

— Скота у нас много, но, к сожалению, и волков тоже достаточно, даже с лихвой, — сказал директор. — Наверняка встретим серого. Или волков видят все, кроме охотников? Э, глядите-ка, вон один нырнул в борозду и скрылся в стерне.

— Опустить стекло? — спросил шофер.

— На всякий случай, вдруг стрелять придется.

Машины шли по краю поля. Почва была плохая — песок вперемежку со снегом.

— Вот он, волк! — воскликнул вдруг Дорж и вскинул ружье.

Все, кто был в машине, стали смотреть, куда указывал Дорж, но хищника никто не заметил.

— Волк не один, их тут несколько, — добавил Дорж.

Наконец они увидели хищников.

— Их пятеро!

— Они с одного поля на другое переходят!

— Легко промахнуться!

— Дорога плохая: песок со снегом.

— Стоп! — крикнул Дорж.

В тот же момент, когда машина остановилась, Дорж спустил курок, и первый волк, уже готовый скрыться в прошлогодней стерне, упал. Еще выстрел — упал следующий. Оставшаяся тройка метнулась в сторону поля, туда, где высилось нагромождение камней. Еще один выстрел, и хищников уже осталось двое. И наконец пятая пуля настигла последнего. Он перевернулся в воздухе и шлепнулся на землю. Но сразу же вскочил и скрылся в стерне. Стрелять ему вслед Дорж не стал.

— Он ранен, никуда не