Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн Страница 26

ТИРАН{7}

— Уже?.. Как глупо, что я так взволнован! Ведь этот страх вызван только тем, что она красива… Будет ли она до этого моей?.. Разве я ее не достоин? Значит, она будет моей.

Опустив голову, он ходит взад и вперед, останавливается перед большим зеркалом и пристально, не отрываясь, смотрит в него.

— Почему я позвал ее до этого?.. Что меня вынуждает? Разве приказ, который я отдам через полчаса, не может быть дан сейчас? Или я должен сперва доказать себе, что не боюсь ее?

Тяжело дыша, он подбегает к столу, достает из ящика кинжал и прячет в карман мундира. Идет к двери. Останавливаясь:

— Женщина!

И, вытащив кинжал, снова кладет в ящик стола.

— В сущности я боюсь ее только потому, что она красива!

Размышляя:

— Вот оно самое ужасное: страстно желать ее и, обладая, неотступно думать, какой она будет — потом. Ибо потом она будет такой же, как и все остальные, какими стали все те, к кому я прикоснулся…

Выпрямившись, со злобной улыбкой:

— Которые прикоснулись ко мне!

Снова стучат, еще тише, чем раньше. Он открывает дверь и говорит:

— Вы привели даму? Просите ее войти.

Голос старухи:

— Сюда, синьора, его высочество зовет вас!

Он отступает назад. Резко:

— Я жду.

Голос старухи:

— Где же вы, синьора? Что это вам вздумалось заставлять ждать его высочество господина герцога! Где это вы там прячетесь в тени деревянных идолов?

Грохот. Крик.

Голос старухи:

— Синьора Раминга! Что с вами?

Раминга Гвидати вбегает в комнату. Она в пышном темном шелковом платье, черное кружево, покрывающее волосы, связано под грудью крепким узлом.

Герцог:

— Итак, вы пришли, прекрасная Раминга. Я не думал, однако, что вы будете так бледны…

Тише, с ударением:

— …едва войдя сюда.

Раминга:

— Ваше высочество, это меч упал.

— Меч?

— Совсем подле меня. Он скользнул вдоль тела и задел мне грудь и руку.

— Вы бредите!

— Зачем вы приказали сводне вести меня через эти темные развалины театра? Мне сразу стало жутко: в воздухе пахло гнилью. Деревянные статуи на галереях дрожали, когда я проходила, словно хотели кинуться на меня. Одна уронила свой меч: может быть, она бросила его в меня?

— Поистине, вы говорите так, будто заслуживаете удара мечом.

Она овладевает собой.

— Я не понимаю вас, ваше высочество. Разве вам не известна дурная примета: если между двумя любящими падает оружие, один из них неизбежно умрет. Вы дали мне понять, что любите меня. И мне…

С хорошо разыгранным смущением.

— …вы не безразличны.

Он молчит.

— Поймите же, что я испугалась за вас!

Герцог, все еще в замешательстве:

— Какое отношение имеете вы к оружью, синьора?

Поднимает голову, окидывает ее подозрительным взглядом.

— Уж не боитесь ли вы и за себя?

Молчание.

Он, мягче:

— Если эта любовь принесет одному из нас гибель, может быть, мне лучше отказаться от вас?.. Ступайте! Вы свободны.

С детской улыбкой, почти умоляюще:

— Ничего не случилось. Я забуду. Более того, я буду благодарен вам за вашу заботу, буду чтить вас, синьора!

Она, с презрением:

— И это говорит мужчина?

Он, резко меняя тон, с подчеркнутой галантностью:

— Вы правы. Могу ли я отказаться от той, которую так давно боготворю! Вы боитесь, что ваша любовь угрожает моей жизни, но разве это не делает вас еще прекраснее? Синьора, мне нравятся большие, сильные женщины. Такой, как вы, я представляю себе Юдифь… Рука ваша немного в пыли от задевшего вас меча. Позвольте, я сниму эту пыль поцелуем.

В то время как он стоит склонившись, она поднимает правую руку к кружеву на груди, колеблется и опускает ее.

— Как вы молоды, ваше высочество! Правда, я знала, сколько вам лет, но думала, что выглядите вы, конечно, старше. А на деле вы кажетесь моложе своих лет… Ваши деяния… должны были вас преждевременно состарить, ужель случилось обратное? Я вижу чистого семнадцатилетнего юношу. Ребенка. И этого ребенка мне придется…

— Что придется, синьора?

Она вздрагивает.

— Любить… Как вы ослепительны, ваше высочество! Большие отвороты мундира заливают пурпуром вашу грудь, словно…

— Словно у палача?

— О нет! Как у князя! Можно подумать, что вы принимаете равного себе по происхождению, а не какую-то неизвестную женщину. Вы хотели понравиться мне? Какая мягкая детская рука… И каким холодом веет от этого василиска на вашем перстне. Рука у вас мягкая, а грудь… Что, без панциря? Под мундиром нет панциря? Значит, это неправда, что вы появляетесь в панцире на аудиенциях, что вы даже спите в панцире?

— И встречаясь с возлюбленной?.. За всеми этими вопросами, синьора, вы, очевидно, позабыли, зачем пришли.

— Могу ли я не тревожиться за того, кто похитил меня, зажег во мне огонь страсти! Когда вы проезжали под моим окном, я видела вас всегда окруженным телохранителями. Их смуглые лица совсем скрывали ваше — белое и такое тонкое. Я едва могла разглядеть, как широки ваши плечи, не глаза мои влекли меня к вам, но душа моя. Грохот вашей кареты преследовал меня бессонными ночами.

— Ваши глаза, синьора Раминга! Почему вы закрываете их вуалью?

— О! Я стыжусь своего признанья! Стыжусь того, что сейчас произнесла, что совершила. Ведь я сама предложила вам себя. Что оставалось мне делать? Робкий, как ребенок, вы уже который месяц, встречая ежедневно мой призывной взгляд, опускаете глаза. Чтобы заставить вас прислать ко мне сводню, я была вынуждена показаться вам, выходя из ванны…

Герцог, стиснув зубы:

— У вас красивая грудь, синьора.

Он подходит к Раминге, хочет коснуться ее и снова опускает руку.

— Вы очень добры, что пришли. Но думали ли вы о том, какой должна быть моя возлюбленная? Вы видите, еще недавно я был отроком. И потом я очень одинок. Мне нужна защитница, почти мать.

— У вас есть мать, но вы изгнали ее.

— Мать, которая любила бы меня. Меня никто не любит!

— Вам ли жаловаться! Вам!

Он нерешительно улыбается.

— Я говорю только, что моей возлюбленной может быть та, что меня предостерегает, бодрствует поочередно со мной. Ведь никакой другой охране я не могу довериться. Та, что вовремя увидит кинжал, спрятанный в складках плаща, и отведет его от моей груди…

С нежной настойчивостью:

— Что вас испугало, синьора?

— Что? Разве то, что вы говорите, не ужасно? Жизнь, которую