Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло Страница 22

Сейчас, когда девушка обняла его, он был не в силах сдержать своих чувств и прижался щекой к ее лицу. Забыв обо всем на свете, думал: будь что будет…

Острый запах осенних цветов, листьев, трав и мхов, смешиваясь с ароматом девичьего тела, кружил голову, в груди вздымалась горячая волна, быстрее стучало сердце.

…В памяти Шагдара сохранился сверкающий солнцем прозрачный день, рука Кати, вцепившаяся в траву, пристальный взгляд ее синих глаз…

Из реки выскочил жеребенок. Катя потянулась к корзинке, и он подбежал, взял губами с ладони два кусочка сахара, роняя слюну, схрумкал их и тут же, задрав хвост и перебирая тонкими ногами, поскакал прочь, бросаясь из стороны в сторону.

— Теперь ты веришь, что я тебя люблю? — прошептала Катя, прижимаясь разрумянившейся щекой к груди Шагдара.

Шагдар молчал. Вокруг было тихо, казалось, природа замерла, вместе с Катей ожидая его ответа.

— Не знаю, как во всем мире, но в Монголии сегодня нет человека счастливее меня, — медленно проговорил Шагдар.

— И меня тоже. Счастье… Не знаю, чем оно обернется завтра. Помнишь, возвратившись летом из поездки в село, ты подарил мне этого жеребенка? Знаешь, что сказал отец? «У Хар-батора нет ничего, кроме этого жеребенка, а он подарил его моей дочери. Может, этот оборванец имеет какие-то виды на тебя?» — и нехорошо засмеялся. Меня передернуло от этих слов, от его смеха… Захотелось вступиться за тебя, пожалеть… С этого и пошло… Вот так я и полюбила тебя.

— Твои родители, конечно, никогда не согласятся на наш брак.

— Какое там!.. Если что-нибудь прознают, добром не кончится.

— Что же нам делать?

— Ума не приложу.

Сколько они ни ломали голову, так ничего не могли придумать ни в этот день, ни в последующие.

Жаама. После Шагдар рассказал мне о своей любви к Кате. Э, что тут поделаешь! Катя была чужого рода, другой веры и обычаев. Осенью в городе Катя по вечерам встречалась то с одним, то с другим русским. Иногда она брала с собой Шагдара, оставляла его на углу улицы, а сама скрывалась во дворе. Или же, бывало, совала случайным русским прохожим в карман записки. Шагдар терзался ревностью. На его упреки девушка отвечала:

— Все объясню, когда можно будет.

Кто знает, сколько времени так продолжалось бы, но той осенью произошли события, переменившие всю жизнь молодых людей.

Писарь Михлай, ездивший летом вместе с Шагдаром торговать в Лун сомоне, посватался к старшей дочери купца. Конечно, он предпочел бы посвататься к младшей. Но он был намного старше ее. А главное, знал, что основной наследницей купца будет старшая дочь. И еще: с недавних пор Лена открыто льнула к нему.

Однажды хозяин в разговоре с Михлаем, намеренно ли или случайно, обронил: «Что-то засиделись мои девки. Залежались, как ненужный товар! За младшую я, правда, не беспокоюсь, такой девке всегда найдется пара. Но прежде старшей замуж ее не отдам». Михлай понял намек. Хитрая был бестия.

Автор. У купца Кузнецова гуляла свадьба. В центре стола сидел жених. Его глаза были такими же тусклыми, как всегда, зато свежевыбритый череп сверкал всякий раз, когда он поводил головой из стороны в сторону. Похоже, Лена совсем не захмелела, только бледное лицо ее стало еще бледнее. Из-под белоснежной фаты змеились черные косы. Взгляд невесты то и дело останавливался на крупной фигуре нового управляющего отделением отцовской фирмы Алексеева, но никто, кроме самого Алексеева, этого не замечал. Гости уже были сильно пьяны.

Кузнецов, склонив лохматую голову и подперев щеки ладонями, мычал что-то себе под нос. У раскрасневшейся хозяйки огнем полыхало лицо, казалось: дотронься — обожжешься. Поп мирно дремал, уронив голову в тарелку с обглоданными костями. В конце стола старики со старухами вразнобой затягивали песню, сбивались и начинали снова. Молодежь заняла центр просторной комнаты и лихо отплясывала.

Молоденький гармонист, дугой выгибая меха, быстро перебирал пальцами кнопки гармони. Безучастное лицо его выражало полное равнодушие. Трудно было представить себе, что лицо и руки принадлежат одному человеку. Лишь когда какой-нибудь парень или девушка подносили музыканту рюмку и вилку с закуской, глаза его оживали.

Время от времени кто-нибудь из молодежи выпаливал частушку. В ответ гости разражались хохотом и топали ногами. В левом углу в конце стола, обмахивая потное лицо бамбуковым веером, сидел китаец Счастливчик Заяат. С самого начала застолья с его лица не сходила гримаса улыбки. Он к месту и не к месту кланялся, как заводная кукла.

Рядом с китайцем сидели двое русских. Один из них — пожилой и худощавый Насонов, секретарь бывшего русского консульства, другой — Алексеев, приехавший летом неизвестно откуда в Ургу и приглянувшийся Кузнецову.

Великану Алексееву с громадными, как лопаты, руками было лет сорок. Среди русских в Урге ходила молва, что он служил в царской гвардии, имел чин капитана. И действительно, глядя на его громоздкую, но отличной выправки фигуру, мелькала мысль: да, он прошел воинскую выучку. Однако перед Кузнецовым огромный Алексеев сгибался в три погибели, будто у него не было костей.

Он, видимо, беседовал с Насоновым о чем-то важном, потому что при первом же приближении кого-нибудь из гостей они прерывали разговор, брались за стаканы и начинали дымить папиросами. На сидевшего рядом китайца собеседники не обращали ни малейшего внимания. Откуда им было знать, что в молодости Заяат был владельцем японской фирмы на русском Дальнем Востоке и теперь носил личину китайского торговца лишь как прикрытие.

— Позднее обещали сообщить, не прибудет ли и сам атаман Семенов… Может быть, дивизия Романа Федоровича… — заплетающимся языком говорил Алексеев Насонову. «Не знающий» русского Заяат внимательно слушал. Подтверждалось сообщение прибывшего из Харбина представителя высших японских кругов о том, что зимой ожидается вторжение в Монголию русских белогвардейцев.

Тем временем в правом углу оживленно переговаривались трое собеседников. Всякий раз, когда шум пирушки стихал, они понижали голос. Один из них был слугой Кузнецова, двое других работали в местной русской типографии. Они выглядели веселыми участниками застолья, и никому, наверное, не пришло и в голову, что эти люди устроили на свадьбе тайную сходку. Они тоже говорили об угрозе вторжения белогвардейцев, о ней их предупредил побывавший здесь весной представитель сибирских большевиков, обсуждали пути доставки сведений в Иркутск и установления связей