Кому-то и полынь сладка - Дзюн-Итиро Танидзаки Страница 21

– Именно это вы и называете бравадой?

– В каком-то смысле да. Вы не хотите, чтобы вас воспринимали как женщину, не любимую мужем… Простите, если я вас задел…

– Нет, нет, ничуть. Пожалуйста, продолжайте.

– Уязвленное самолюбие побуждает вас надевать на себя маску легкомыслия, но временами из-под нее проглядывает ваше подлинное лицо – лицо одинокой несчастной женщины. Человеку постороннему это незаметно, но Канамэ-то наверняка видит.

– Не знаю почему, но в присутствии Канамэ я не могу быть самой собой. Вы не замечали, что, когда его нет рядом, я веду себя несколько иначе, чем при нем?

– Когда его нет рядом, вы словно отпускаете тормоза.

– Вот-вот. Раз даже вы обратили на это внимание, представьте, как неприятно было бы ему видеть меня такой. Перед ним я изо всех сил строю из себя степенную даму. Это происходит помимо моей воли.

– А с Асо та, другая часть вашей натуры выходит наружу?

– Думаю, да. Наверняка.

– Когда вы из любовницы превратитесь в жену, положение может измениться. Вам не приходило это в голову?

– Если я выйду замуж за Асо, вряд ли.

– Вы даже не представляете себе, как часто женщины меняются после замужества. Просто пока еще ваши отношения находятся в стадии флирта, игры.

– Разве в супружеских отношениях не может быть места игре?

– Ну, если вам удастся совместить одно с другим, будет прекрасно.

– Я попытаюсь. Мне кажется, вся беда в том, что люди чересчур серьезно относятся к браку.

– Предположим, со временем Асо вам наскучит. Что тогда? Очередной развод?

– Вероятно. По логике вещей получается так.

– Меня не интересует, как получается по логике вещей. Я хочу понять, как вы представляете себе свое будущее. – Вилка в руке Мисако с наколотым на нее ломтиком огурца внезапно замерла. – Вы допускаете, что может наступить время, когда Асо вам наскучит?

– Я сделаю все, чтобы этого не случилось.

– А он?

– Надеюсь, и он тоже. Правда, он дал мне понять, что не считает возможным связывать себя какими бы то ни было клятвами.

– И вас это не смущает?

– Я его понимаю. Конечно, он мог бы поклясться, что никогда меня не разлюбит, но для него это первый опыт подобных отношений. Сейчас ему кажется, что он полюбил меня на всю жизнь, но кто знает, как будет потом? А если в чем-то не уверен, считает он, давать какие-либо зароки бессмысленно, выставлять же себя обманщиком он не хочет.

– Но ведь так быть не должно! Когда человек любит по-настоящему, он готов давать любые зароки, не задумываясь о том, как все может обернуться впоследствии…

– Здесь многое зависит от характера. Человеку, привыкшему анализировать себя, трудно обещать что-либо заранее, сколь бы серьезными ни были его намерения.

– Не знаю. На его месте я вел бы себя по-другому, даже рискуя в конечном счете оказаться обманщиком.

– Очевидно, вы с ним устроены по-разному. Дав клятву вечной любви, он стал бы без конца прислушиваться к себе, пытаясь понять, не изменилось ли его чувство ко мне, нет ли признаков охлаждения. Зная за собой эту черту, он предполагает, что именно так и будет, – и боится этого. Поэтому самое лучшее, если мы поженимся, не давая друг другу никаких зароков. Он считает, что наш брак будет тем прочнее, чем меньше я буду связывать его обещаниями…

– Возможно, он прав, но все это выглядит как-то…

– Как?

– Слишком уж несерьезно.

– Я знаю его характер, и мне так спокойнее. По крайней мере он не лукавит со мной.

– Вы рассказали обо всем этом Канамэ?

– Нет. Не было случая. Да и к чему?

– Но ведь это безрассудно – разводиться, не имея никаких гарантий относительно своего будущего!.. – воскликнул Таканацу, делая над собой усилие, чтобы не сорваться на более резкий тон, но сразу же осекся, посмотрев на Мисако: она сидела, уронив руки на колени, и беспомощно моргала. – Я-то думал, между вами все обговорено честь по чести… Простите меня, но это тот самый случай, когда вам следовало проявить куда большую осмотрительность.

– Я действую вполне осмотрительно… В любом случае иного выбора у меня нет…

– И все же прежде чем доводить дело до развода, вы должны были хорошенько все взвесить.

– Взвешивай, не взвешивай, какая разница? Если бы вы знали, как тяжело мне жить в этом доме на положении отверженной…

Мисако распрямила плечи и потупила голову. Она старалась сдержать слезы, но круглая капля выкатилась из-под ресниц и, сверкнув, упала ей на колени.

8

Канамэ по-прежнему не расставался с книгой, выискивая в ней места, благодаря которым она снискала репутацию непристойной. Это была задача не из простых: только один первый том, включающий в себя рассказы с первой по тридцать четвертую ночь, составлял триста шестьдесят страниц при формате в восьмую долю листа. Канамэ пробовал ориентироваться по иллюстрациям, но сколь бы завлекательной ни казалась порой картинка, текст не оправдывал его ожиданий. Оглавление тоже мало что давало, ибо по названиям вроде: «Повесть о царе Юнане и мудреце Дубане», «Рассказ о трех яблоках», «Рассказ о маклаке из Назарета», «Рассказ о юном царевиче с Черных островов» – было трудно догадаться, содержит ли та или иная история какие-либо пикантные подробности или нет.

Издание, которым располагал Канамэ, представляло собой первый дословный перевод арабского памятника на английский язык, выполненный Ричардом Бертоном[70] (до тех пор, похоже, ни одного полного перевода этого произведения на европейские языки не существовало) и опубликованный ограниченным тиражом для подписчиков «Клуба Бертона».

Почти на каждой странице книги имелись добросовестные примечания. Канамэ принялся их читать, перескакивая с пятого на десятое. Как правило, они касались лингвистических тонкостей, не представлявших для него решительно никакого интереса, но попадались и любопытные пояснения, проливающие свет на обычаи и нравы арабов, а иной раз и на содержание той или иной конкретной истории. Например, такие:

«Пупок в виде глубокой впадины не только почитается красивым, но у младенцев еще и является добрым знаком, предвещающим, что они вырастут крепкими и здоровыми».

«Небольшая щербинка между передними резцами – правда, только верхними – служит признаком красоты у арабов. Чем это объясняется, трудно сказать; по-видимому, дело в присущей этому народу любви ко всему необычному».

«Царский цирюльник, как правило, является сановником высокого ранга, что неудивительно, ибо он в буквальном смысле слова держит жизнь государя в своих руках. Рассказывают, что некая английская дама в Индии вышла замуж за такого высокородного “фигаро” и была весьма разочарована, узнав о